Интернет-журнал "Еврей за границей" №4

Эра Мазовецкая (Тель-Авив)

Элишева [1]

Два дыхания у меня: русский и иврит.
Но власть надо мной берёт иврит.

Элишева – псевдоним Елизаветы Ивановны Жирковой-Быховской. Элишева родилась в 1888 году в старинном городке Спас, близ Рязани. Её отец, Иван Жирков был православным священником и учителем. Мать – католичка, из Ирландии. Она умерла, когда дочери было три года. Отец отдал Лизу на воспитание сестре матери, которая жила в Москве. Дом тётя вела на английский манер. Лиза кончила русскую женскую гимназию, а затем фребелевские педагогические курсы. В доме тети она получила английское воспитание, превосходный английский язык, а также отличное знание литературы, как русской, так и английской.

Элишева начала писать стихи в 1907 году на русском языке под псевдонимом Э.Лишева. Я держу в руках её двухтомник под названием «Минуты» и «Тайные песни». Старенький сборник «Минуты», напечатанный на скверной желтоватой бумаге, с «ятями» и «i десятиричным» – подарок Еврейской национальной библиотеки, с автографом на иврите и вставкой в тект стихотворения на русском языке, сделанной, очевидно, почитателем таланта Элишевы значительно позже, уже в Израиле. Российские мотивы, российские пейзажи, лирика. Чувствуется «женский почерк», юная любовь.

Темнеет дорога. Изломанный месяц
Повис между сосен направо.
Дохнуло прохладой из хвойных потемок,
В росе запыленные травы.

Не знаем, зачем в этот вечер июньский
Мы вместе на дальней дороге,
Что каждый из нас унесет, расставаясь:
Забвенье – надежды – тревоги?

Не хочется знать и не хочется думать…
Так ласково сходит прохлада.
И сердце так верит свободе беспечной,
Так знает: все будет, что надо. [2]

И отрывок из другого стихотворения, того, где последние две строчки приписаны от руки человеком, подарившим сборник «Минуты» библиотеке:

В этот ласковый майский вечер
Я одна стою у окна.
Говорит со мной только ветер,
И целует только луна…

Майский воздух ладаном дышит,
Безлюбовному сердцу легко,
А луна над убогой крышей
Плывет высоко-высоко…

В этот ласковый теплый вечер
Я уйду не любя никого…

И – неожиданно – стихи из «Тайных песен», устремленные к другим берегам, к другому народу и языку:

Народ твой – мой народ,
И Бог твой – мой Бог.
Книга Руфи, гл.1, ст.16.

Взяли сердце мое и закинули в даль,
Подружили с чужою печалью;
И источит мне сердце чужая печаль,
Только даль все останется далью…

Взяли душу мою с легкой грустью моей,
А вернули мне горе иное…
Не на мне ведь ярмо этих страшных цепей, –
Отчего ж я не знаю покоя? [3]

Судьба Лизы сложилась так, что в юности она попала в еврейскую среду. Еще во время учёбы в гимназии она дружила с одноклассницей, еврейской девочкой, и была вхожа в её дом. В этой семье она познакомилась с традициями и историей еврейского народа, увлеклась ивритом и идиш. Повлиял и старший брат Елизаветы Ивановны, который изучал семитские языки и даже составил еврейскую грамматику. Он и был её первым учителем иврита. Впоследствии Л.Жирков стал известным советским лингвистом, специалистом по языкам иранской группы [4]. Как вспоминала дочь Елизаветы Ивановны Мира, «мама вошла в еврейство через иврит. Для неё этот язык был экзотическим, и от него веяло мистикой, ибо почти мёртвый язык в течение 2000 лет вдруг проснулся и одержал победу, вернувшись к жизни благодаря Элиезеру Бен-Иехуде» [5].
Идиш Елизавета Ивановна выучила самостоятельно. Сблизившись с еврейской молодёжью в Москве, она принимала участие в работе сионистских кружков, веря в возрождение еврейского государства. По признанию Элишевы на нее произвели сильное впечатление еврейская национальная идея, а позднее сионизм” [6]

…Сион! Меня не призывал
Ты из далекого изгнанья, –
Но кто мне в сердце начертал
Твоей земли обетованье?
…И я у жизни лучезарной
Не счастья своего прошу, –
Души, за чудо благодарной,
Тебе я трепет приношу.

В Москве она начала писать на иврите. Первые стихи вышли в издательстве «Ха-ткуфа» («Период») в 1920 году. Поэзия Элишевы была созвучна поэзии другой замечательной поэтессы – Рахель. Обе они пользовались сефардским произношением и новой лексикой. Язык Элишевы – это одновременно язык начала ХХ века и язык Библии. Она переводила на русский ивритских поэтов – И.Штейнберга, И.-Х.Бреннера, Г.Шофмана, У.Гнесина и других.
В письме к Хаиму Нахману Бялику из Москвы в Америку от 8 января 1922 года Элишева обращается с просьбой дать ей адреса журналов, в которых можно напечатать переводы с иврита на английский стихотворения Штейнберга «Шуламит» и Штейнмана «Песни Израиля». Она пишет, что у нее есть целый цикл ивритских стихотворений, которые она готова перевести на английский. В конце письма Элишева рассказывает Бялику, что ей очень приятно сообщить о том, что первые стихи на иврите опубликованы в журнале «Ха-ткуфа». Заканчивает свое письмо Элишева словами: «Шалом и до свидания в Эрец-Исраэль». Адрес указан по-русски: «Москва, Старо-Конюшенный переулок, д. 37, кв. 8, Е.Жиркова» [7].
С идиш ею переведены стихи Ш.Имбера (1916 г., сб. «В еврейской стране»). Переводы Элишевы под её девичьей фамилией Жиркова часто включал в свои издания Лев Борисович Яффе. Так, в сборник «У рек Вавилонских» («Сафрут». Москва, 1917) вошли ее переводы стихотворений Ш.Имбера «Моя душа скиталась годы» (с.98), Иехуды Ха-Леви «Тоскуешь ли по нас и ты, Сион родимый» (с.37) и «Из морских песен» (с.41), а в «Еврейскую антологию» (М.: «Сафрут», 1917) – стихотворение Д.Фришмана «Мрак» (с.28).

В 1921 году Элишева проходит гиюр (на этот счет существуют противоречивые свидетельства) [8] и выходит замуж за Шимона Быховского, с которым познакомилась в сионистском кружке, – издателя, близкого друга И.-Х.Бреннера и Н.Гнесина. Быховский, по воспоминаниям друзей, был талантливым человеком, но свою жизнь посвятил жене и её творчеству.
В связи с начавшимися гонениями на сионистское движение и язык иврит, многие деятели ивритской культуры и литературы в 20-е годы прошлого столетия покинули советскую Россию. В их числе были поэты Хаим Нахман Бялик, Шауль Черниховский, Яков Штейнберг, Яков Фихман, Лев Яффе, Яков Кахан, Иехошуа Хоне Равницкий, Авраам Шлёнский, д-р Иосиф Клаузнер, супруги Елизавета (Элишева) и Шимон Быховские и многие другие.
«У меня есть друзья, – писала она впоследствии, – которые с уважением относятся к моей мечте. Христианка, знающая иврит и любящая еврейский народ… Есть разница между неожиданным поступком и осознанным». Элишева и Шимон Быховский уехали из Москвы в Эрец-Исраэль в 1925 году.
Элишева была встречена местной интеллигенцией с большим вниманием и теплотой. Она все больше привязывалась к стране, языку. На фотографии своим друзьям Элишева сделала такую надпись: «Во мне живут два духа – русский и иврит. И иврит все более властно захватывает меня». Эйфория от встречи с желанной страной звучит в ее стихах:

Весь день-деньской я грежу, как во сне
А ночью сердце, бодрствуя, стучит.
Когда молчу – поют стихи во мне
Когда пою – душа моя молчит.

У чуда сердце и душа в плену,
Для сердца песня тихая моя.
Из смертных назовите хоть одну,
Кто так же счастлив на земле, как я. [9]

О ней много писали в прессе, справедливо считая её судьбу и тягу к еврейской земле необыкновенными.

Волна, шепчась с волной, почти уснула,
Киннерет отдыхает, тишина.
Вот чайка белокрылая блеснула,
Как тень, на миг в волнах она мелькнула,
Вот в сердце песни дрогнула струна.

Нет, здесь не буду петь. Я не прерву словами
Прекрасного волненья полусна.
Одна, между водой и небесами,
Сроднясь с возлюбленными берегами,
Сижу, сыта скитаньями сполна. [10]

В первые же годы жизни Элишевы в Эрец-Исраэль были изданы на иврите её стихотворения «Маленький стакан» («Кос ктана», 1925 г.), «Рифмы» («Харузим», 1928). рассказы «Второсте-пенные случаи» («Микрей Тафел», 1929г.), «Поэт и человек: о поэзии Александра Блока» («Мешорер вэ адам, аль ширато шель Александр Блок», 1929 г.), статья «Анна Ахматова», очерки о И.Тургеневе, У.Н.Гнесине, Дж.Г.Байроне и др. В романе «Симтаот» («Переулки»), изданном в журнальном варианте в 1927 году («Ха-олам». №6–12), она описывает жизнь литературной богемы в первые послереволюционные годы в Москве и еврейства, увлеченного идеями сионизма. События собственной биографии, поиски себя Элишева использует в романе. Героиня романа приходит к выводу, что сохранить свое еврейство можно только в Эрец-Исраэль. Стихи Элишевы привлекают напевностью и выразительностью, на них пишут музыку. Во второй половине 20-х годов появились переводы ее стихов на идиш, русский, польский, немецкий, итальянский и английский языки. Элишева с мужем и дочерью много путешествовали, несколько раз были в Европе, где литературные вечера поэтессы со столь неординарной судьбой и вкусом собирали большую аудиторию. Весной 1932 года они выехали в Европу, где должны были выступать перед еврейскими общинами, и здесь случилась неожиданная беда. Дочь Мира вспоминает: «Когда были в Кишиневе, у папы случился инфаркт, и он умер. Похоронили его там. Я помню выступления возле могилы, а после похорон мама потеряла сознание» [11].
Вернулась Элишева домой надломленным человеком.
Девочке было тогда 8 лет, а ей – 44. После смерти мужа жизнь круто изменилась. Жили в нужде, пришлось подрабатывать прачкой и оставить трехкомнатную квартиру в Тель-Авиве. Один из богатых домовладельцев предложил вдове Быховского барак с участком земли в районе Монтефиори. Со смертью мужа Элишева замкнулась и оставалась одинокой до конца жизни. Работа и необходимость воспитывать ребенка помогали «держаться на плаву». Помимо поэтического творчества и прозы, Элишева занималась журналистикой – выступала в печати как автор статей и переводчица. В 1934 году в её переводе на иврит вышел сборник писем Джавахарлала Неру под названием «Письма из тюрьмы». Эти письма были адресованы им дочери Индире Ганди. Несомненно, выбор книги для перевода был не случаен. Эрец-Исраэль так же, как и Индия, была под властью Англии, и события, описываемые в сборнике, невольно вызывали ассоциации. Интерес представляет и её статья о воспитании и образовании детей в Эрец-Исраэль, напечатанная в газете «Ха-бокер» от 6.12.1937 г. под заглавием «Эношут вэ хинух леумми» («Национальное воспитание и духовность»). Статья широко обсуждалась в печати. Элишева указывала на недостатки в воспитании детей, на отсутствие у них широкого взгляда на мир. Вину она возлагала на родителей, галутное влияние которых сказывалось на формировании детского характера. Ей же виделся образ будущего человека личностью самостоятельной и свободно мыслящей. Естественно, Элишева не могла пройти и мимо темы «Россия». В архиве Лавона в Тель-Авиве хранится машинописный текст её статьи «Россия – страна диктатуры» [12]. Она пишет о гонениях на сионистов. Обвиняет местное правительство за связи с Россией, независимо от отношения советского правительства к сионизму. Была ли напечатана статья, установить пока не удалось, но она и сегодня не утратила свою актуальность.
Барак, в который она перебралась после смерти мужа. стал ее постоянным пристанищем. Ее дочь Мира во время Второй мировой войны была в британской армии, а затем вышла замуж за солдата и уехала с ним в Англию. Элишева осталась в одиночестве. До конца «своей» в новой стране она себя так и не почувствовала: «У меня свойство привлекать сердца, но, сближаюсь с людьми с трудом, ибо чувствую, что своей душой и сердцем я остаюсь чужой для них» [13].
Вот как описывает её быт журналистка Нили Фридлендер, которой удалось с ней встретиться: «Я видела Элишеву раза два. Слышала, что она избегает встреч. Но я получила задание от газеты “Давар ха-поэлет” написать о ней. Она согласилась на встречу в субботу у неё дома. Подойдя к дому, я была потрясена: барак без дневного света, комната похожа на келью монахини, мебель старая, платяной шкаф без дверцы занавешен (закрыт) занавеской, но везде чистота и порядок. Одежда Элишевы – сплошные заплаты, а лицо усталое. Я попросила фотокарточку для будущей статьи. Её ответ был категоричен: “Фотографии нет, нет желания этим заниматься. И что Вы можете обо мне написать? Я уже читала о себе много разного и странного”. Подумав, добавила, как бы хлестнув меня: “Обо мне уже писали, что гоя, а пишет на иврите. То, что тысячи евреев не учили свой язык, это вас не удивляет, а факт, что я учила язык, кажется вам странным”. Всё, что говорила Элишева было на чистом иврите. Какая культура языка!» [14]. Автор статьи сказала Элишеве, что её поэзию знает молодёжь. Та была чрезвычайно удивлена, ответив, что никогда не вступала с ними в контакт. На просьбу написать статью для газеты Элишева ответила, что сосредоточена на классической литературе: «Я хотела бы написать о Блоке, хотя я о нём писала, но сегодня я иначе понимаю и написала бы по-другому. Он был большой поэт и видел будущее. А вы заинтересованы в современной литературе». Она сказала, что писать статьи в размере рецензии не будет, а большую статью о Блоке никто не напечатает. Затем Элишева встала и дала понять, что разговор окончен. Я ушла от неё потрясённая, я чувствовала, что она прекрасный человек, богатый интеллектуально. Она произвела впечатление человека решительного и гордого. Она не стеснялась своей обстановки, своего вида и чувствовала себя уверенно… Я продолжала её навещать – второй и третий раз. Это были короткие, но значительные встречи. Постепенно прояснялась её мысль. При разговоре она не смотрела прямо в глаза человеку, только изредка вы чувствовали острый взгляд её серых глаз. В другой беседе она говорила о Бреннере, не о содержании его творчества, а о его идеологии. Из современных ивритских писателей она выделила Двору Барон, сказав, что воспитывалась на её книгах. После долгих переговоров Элишева согласилась давать обзоры английской литературы в газету “Давар ха-поэлет”. Только на этих условиях она приняла материальную помощь от профсоюза» [15].
Самочувствие у неё было плохое, и газета предложила поехать в Тверию подлечиться и поработать. Она это предложение приняла, так как после Тверии хотела поехать в Англию к дочери, на родину своей матери. В Тверии Элишеве стало хуже, и она попала в больницу. Там она подружилась с медсестрой, знавшей русский, и просила её говорить с ней на русском языке. Таким образом, она как бы вернулась к своим корням. Умерла Элишева в больнице. Похороны были грустные. У могилы читали её стихи. Было много цветов. Израиль прощался со своей национальной поэтессой Элишевой – Елизаветой Ивановной Жирковой. Похоронили Элишеву на старом, тенистом кладбище Тверии, рядом с могилой поэтессы Рахель. Теперь там же покоится Номи Шемер, недавно ушедшая из жизни, автор многих любимых израильтянами, да и не только ими, песен, – в их числе «Золотой Иерусалим».
Прошли многие годы. Имя Элишевы вошло в классическую ивритскую литературу. В статье «Гиурат А-Леуммит» («Национальная чужестранка») автор Нили Фридландер пишет: «Шавуот также праздник Магилат Рут, женщин, прошедших гиюр. Это тот случай, когда надо вспомнить поэтессу Элишеву, которая в 20-е годы была большим чудом в еврейском народе. Ее называли Первая национальная чужестранка. Относились к ней как к необыкновенному явлению природы… русская женщина, полюбившая чужой язык и писавшая на нём лирические короткие простые стихи с душой еврейской. Стихи любовные, безадресные, а также посвящённые Киннерету» [16]. Возможно, это случай, а возможно, нет, что Элишева умерла в Тверии и похоронена над озером Киннерет, воспетом ею в стихах. В газете «Доар ха-иом» («Ежедневная почта») доктор Иосиф Клаузнер писал, что Элишева была единственная поэтесса, которая так чувствовала иврит. «Лирические стихи Элишевы, Рут с Волжских берегов, казалось бы, чужой, стали нашими в полном смысле слова» [17]. На её памятнике скромная надпись: ПОЭТЕССА ЭЛИШЕВА и даты.
Рав Цви Гаркави утверждает, что «она никогда не принимала гиюр и сама не говорила об этом…» [18]. Совершенно неважно, принимала ли гиюр или нет ивритская поэтесса Элишева – Жиркова Елизавета Ивановна, – факт тот, что она вплела замеча-тельный бисер в венок израильской поэзии. Ее стихи положены на музыку композиторами Й.Энгелем и Д.Самборским. Вечная благодарность ей от народа, чьи беды и чаяния она разделяла всю свою жизнь. Строки из ее стихотворения «Эрец-Исраэль» могли бы быть начертаны на её памятнике:

Страна Израиля, страна Господня!
Мы совершили свой святой обет:
Не «на грядущий год», – нет, мы сегодня
В полях твоих встречаем твой расцвет.

Литература

1. Р.М. Ционим (Сионисты) // Давар. 13.12.1937.
2. Матим Р. Элишева // Баркаи. Май 1949.
3. М.Аг.Ф. Рут ми гдут ха-Волга (Рут с волжских берегов): Шана лемавет Элишева (Годовщина смерти Элишевы) // Давар ха-поэлет, июнь 1964.
4. Сорокер Я. «Говорят, есть такая страна» (Йоэль Энгель) // ЕВКРЗ. Т.2. Иерусалим, 1993. С.374-391.
5. Шеба Ш. (Шехайя») Елизавета Ивановна Жиркова // Давар ха-Шавуа. Май, 1964.
6. Элишева // Ха-энциклопедиа ха-иврит. Тель-Авив. Т.3. Стлб.585. ГОД

Ссылки

[1] Из второй книги серии «Идемте же отстроим стены Йерушалаима» // Русское еврейство в зарубежье / Ред.-сост. Рена Пархомовская. В печати. ЗАКРЫТЬ СКОБКУ
[2] Лишева Э. Минуты. Стихотворения. М: Изд-во «Карнейор», 1919.
[3] Лишева Э. Тайныя пъсни. Стихотворения. М: Изд-во Гацида, 1919.
[4] Элишева // Краткая Еврейская Энциклопедия. Т.10. Стлб.586. ГОД
[5] Негев А. Элишева // Едиот Ахронот. 7.12.1990.
[6] КЕЭ, т. 10, стлб 586. ГОД
[7] Письмо написано на иврите, находится в архиве израильских писателей (Тель-Авив). Там же хранятся ее письма к израильским деятелям культуры, поэтам, писателям, в частности, к Дворе Барон.
[8] Об этом см.: «Неопалимая купина»: Еврейские сюжеты в русской поэзии. Антология / Сост. Донат А. Н.-Й., 1973. С.307.
[9] «Я себя до конца рассказала» // Сборник стихов израильских поэтесс. Тель-Авив, 1990. С.144.
[10] Там же. С.145.
[11] Негев А. Элишева // Едиот ахронот. 7.12.90. С.27.
[12] Элишева: Митаам Эрец ха-ревуя (От имени благодарной страны) (машинопись) // Архив Лавона. Тель-Авив.
[13] А.Р. Аль мавет Элишева (К кончине Элишевы) // Давар ха-Поэлет. 24.5.1949.
[14] Фридлендер Н. Ха-Гиюрат ха-Леуммит (Национальная чужестранка) // Маарив. 14.5.1975.
[15] Там же.
[16] Там же
[17] Цит. по: Элишева у бата: Михтавим лемаарехет (Элишева и ее дочь: Письма в редакцию) // Маарив. 16.7.1971.
[18] Лазар Д. Бат Элишева авуда: дапим ми тох ха-пинкас. (Потерянная Элишева: Страницы из записной книжки) // Маарив. 2.7.1971.

********************************************************************************************************

Константин Кикоин (Ришон-ле-Цион, Израиль)

Иоффе, Рентген и другие [1]

Он из Германии туманной Привез учености плоды

Во исполнение личного указания Ленина («…арестовать несколько сот и без объявления мотивов: выезжайте, господа!»), подкрепленного соответствующим постановлением компетентных органов, два «философских парохода» привезли осенью 1922 года из Петрограда в Штеттинский порт большую группу российских интеллигентов, которая в дальнейшем составила основное ядро российской диаспоры в Германии. Среди высланных московских и петроградских интеллигентов были философы, историки, экономисты, агрономы, математики, а также духовные лица, журналисты, издатели, кооператоры, инженеры… Основу этой группы изгнанников составляли профессора университетов обеих столиц. Физиков среди них не было [2]. В этой статье мы попытаемся понять, почему отношения между физиками и советской властью складывались не так катастрофически, как это случилось с другими кандидатами в пассажиры «философских пароходов». Биографии трех выдающихся ученых – Л.И.Мандельштама, А.Ф.Иоффе и Ю.Б.Румера, учившихся и работавших в лучших университетских центрах Германии – Страсбурге, Мюнхене и Гёттингене, вернувшихся в Россию и проживших до конца своих дней в Советском Союзе, помогут нам это сделать.
В конечном итоге объяснение следует искать и в истории возникновения и развития российской физики, и в особенностях профессии. Наука в европейском понятии этого слова появилась в России только в XVIII веке в результате реформ Петра Великого. Точнее говоря, она была импортирована вместе с европейской материальной культурой и европейскими обычаями. Поначалу эта наука, облеченная в академическую униформу, располагалась в новой столице, писала на латыни, а говорила преимущественно по-немецки. Михайло Васильевич Ломоносов, согласно благочестивой русской легенде, боролся с немецким засильем словом и делом. Российская империя помалу благоустраивалась, появились университеты и в столицах, и в провинции, а вместе с ними народились и собственные «невтоны». За два века, прошедшие от петровских реформ до большевистского переворота, российские естественные науки накопили определенные традиции. Математика могла гордиться звездами первой величины – Лобачевским, Чебышевым, Марковым Ляпуновым, Стекловым, Бернштейном, Жуковским, Егоровым, создателями и питомцами университетских научных школ Петербурга, Москвы, Казани, насчитывавших несколько поколений учителей и учеников. В тех же университетах в течение всего XIX века процветала химия. Высокая репутация российских химиков поддерживалась открытиями Менделеева, Бутлерова, Курнакова, Бекетова, Арбузова, Меншуткина, Зелинского.
Успехи отечественной физики были значительно скромнее. Хотя такие имена, как Ленц, Авенариус, Столетов занимают достойные места в истории классической физики, в начале ХХ века ситуация с физической наукой в целом и с физическим образованием в частности была довольно плачевна. В Петербурге серьезной научной школы не существовало. Ведущим профессором Петербургского университета был О.Д.Хвольсон, автор знаменитого пятитомного курса физики. Он был блестящим лектором и популяризатором, но его научные амбиции не шли дальше «замечательной традиции воспроизводства лучших научных заграничных работ» [3]. Московскую школу физиков возглавлял крупный ученый П.Н.Лебедев, но в результате действий министра просвещения Кассо, попытавшегося возложить на университетскую профессуру полицейские функции, ее деятельность была фактически парализована: Лебедев в числе 100 с лишним ведущих профессоров покинул Московский университет и был вынужден искать место за рубежом.
В те времена получение высшего образования в зарубежных университетах для российских ученых не являлось чем-то необыкновенным. Помимо гораздо более высокого качества европейского образования в сравнении с отечественным, для этого имелись и специфические резоны. В среде российского студенчества, особенно разночинного, революционные настроения были распространены весьма широко еще со времен народнического движения, и вылететь из университета с «волчьим билетом» было делом вполне житейским. Для студентов-евреев эта неприятность влекла за собой еще и лишение права проживать в столицах. В то же время либеральные правила поступления в европейские университеты и заманчивая легкость пересечения европейских границ указывали диссидентам естественный выход из этого тупика. Германия, наряду с Швейцарией и Францией, была наиболее популярным местом паломничества российских студиозусов, среди которых выходцы из черты оседлости составляли существенный процент.

Леонид Исаакович Мандельштам (Страсбург)

В истории Страсбургского университета заметный след оставил Л.И.Мандельштам (1879–1944). Страсбург в ту пору входил в состав Германской империи, а тамошний университет считался одним из лучших в стране. Отвоевав Эльзас у Наполеона Бонапарта II во Франко-прусской войне 1870 года, немцы не жалели денег и усилий, чтобы утвердить свой культурный авторитет на вновь обретенных территориях. Были построены новые университетские корпуса в солидном имперском стиле, а профессорские кафедры заняли первоклассные немецкие физики Кундт, Кольрауш, Браун. Первым в ряду русских физиков, учившихся в Страсбурге, должен быть назван П.Н.Лебедев, основатель Московской физической школы, который появился в Страсбурге в 1887 г. и провел там 4 года. Именно в Страсбурге он ощутил себя физиком. В историю науки Лебедев вошел, как экспериментатор, впервые измеривший давление света. За эту работу он был номинирован на Нобелевскую премию в год своей смерти (1912) вместе с А.Эйнштейном, построившим теорию фотоэффекта [4].

Леонид Исаакович Мандельштам в возрасте 20 лет был исключен из Новороссийского университета в Одессе за участие в студенческих волнениях. Его родители (широко известный в Одессе врач и замечательная пианистка – классическое еврейское сочетание) приняли немедленное решение отправить мальчика в какой-нибудь престижный европейский университет. Выбор пал на Страсбург. В результате в 1899 г. он стал учеником тогдашнего директора Физического института Фердинанда Брауна, разделившего с Г.Маркони в 1909 г. нобелевские лавры за создание беспроводной радиосвязи (он изобрел тот самый кристаллодетектор, в который тыкали иголочкой первые энтузиасты-радиолюбители, а также катодную трубку). Мандельштам уверенно вошел в немецкую университетскую систему, за три года подготовил и защитил диссертацию по теории электромагнитных колебаний, а еще через пять лет получил доцентское звание. Мандельштам проработал ассистентом Брауна до 1914 г. Он вернулся в Россию перед самым началом мировой войны и свою карьеру на исторической родине начал с работы консультантом в радиотелеграфном отделении завода немецкой фирмы «Сименс и Гальске» [5].
Именно в Страсбурге Мандельштам начал исследования в области взаимодействия света с веществом, которые привели его к правильному ответу на детский вопрос – почему небо голубое, на который до него пытались ответить Ньютон и Рэлей, а затем – к открытию комбинационного рассеяния света. За этот эффект была присуждена Нобелевская премия. Но получил ее не Леонид Мандельштам, а индийский физик Ч.Раман. Л.И.Мандельштам с Г.С.Ландсбергом в Москве и Ч.Раман с Р.Кришнаном в Калькутте наблюли этот эффект практически одновременно, но Раман на следующий день оповестил об этом весь научный мир, а москвичи обдумывали, перепроверяли и не торопились с публикацией. К тому же Мандельштам в это время был сильно озабочен тем, как спасти от расстрела одного из своих родственников. История этого драматического присуждения широко освещалась в литературе [6].
«Советская» часть биографии Л.И.Мандельштама довольно типична для ученых его поколения. Найти свое место в новой реальности ему было непросто. В смутные времена Гражданской войны он профессорствовал в Политехнических институтах Тбилиси и Одессы, в 1922 году перебрался в Москву, а в 1925 году, наконец, стал профессором МГУ. Хотя он и принял советскую власть, как реальность, с которой следовало примириться, далось ему это нелегко. По свидетельству своего ученика И.Е.Тамма в конце 1922 года он даже подумывал о возможности возвращения в Германию. «Отвращение ко всему большевистскому... стало у Леонида Исааковича совсем болезненным, включительно до того, что необходимость сидеть за столом (в разных концах и не разговаривая) с коммунистом... вызывает у него мигрень страшнейшую на всю ночь!» [7]. Да и сама эта власть к нему относилась с подозрением, как к попутчику. Большая часть жизни Л.И.Мандельштама в Москве связана с Физическим институтом Академии Наук, которому было присвоено имя первого российского «страсбуржца» П.Н.Лебедева. Добрая половина крупнейших московских физиков (И.Е.Тамм, Г.С.Горелик, М.А.Леонтович, С.М.Рытов, С.П.Стрелков, С.Э.Хайкин и др) – его ученики. За свои работы он получил и Ленинскую и Сталинскую премии, но это не предохранило его от преследований по политической линии за «идеализм в науке», за то, что он никак не хотел признавать квантовую механику орудием идеологической диверсии загнивающего империализма.
В книге воспоминаний сотрудника теоретического отдела ФИАН академика Евгения Львовича Фейнберга [8] упоминается эпизод, о котором ему рассказал один из старейших «фиановцев» академик Д.В.Скобельцын. Однажды директор института академик Вавилов в присутствии Скобельцына отчитывал своего сотрудника, критиковавшего Леонида Исааковича Мандельштама: «Запомните, – строго произнес Сергей Иванович, – весь ФИАН держится на Мандельштаме».

Абрам Федорович Иоффе (Мюнхен)

Если Страсбургский университет дал России основателей Московской школы физиков, то организатором крупнейшей в СССР физической школы в Ленинграде был Абрам Федорович [Файвиш-Израэлевич] Иоффе (1880–1960), завершивший свое образование в Мюнхенском университете в лаборатории Вильгельма Рентгена, первого лауреата Нобелевской премии, открывшего «Х-излучение», которое теперь называется рентгеновским. А.Ф.Иоффе родился в уездном городке Ромны в семье купца 2-й гильдии. Физикой он заинтересовался еще в годы учения в Ромненском реальном училище. В поисках ответа на мучившие его вопросы о природе света и запаха, он прибыл в Петербург в надежде научиться искусству физического эксперимента. Трехпроцентная норма и отсутствие классического гимназического образования закрывали ему дорогу в Петербургский университет, поэтому он остановил свой выбор на лучшей по тому времени технической школе – Петербургском технологическом институте. Уровень обучения интересующим его предметам был разочаровывающе низок, и по совету своего профессора физики Н.А.Гезехуса Иоффе отправился в Мюнхен, снабженный его рекомендацией. В кармане у молодого инженера имелась сумма денег, которой должно было хватить на полугодовую стажировку, а в сумму его знаний входили сочинения Г.В.Плеханова о диалектическом материализме и избранные главы «Капитала». Статистическую физику и термодинамику молодой Иоффе воспринимал, как конкретное развитие идей диалектического материализма [9].
В качестве студента-практиканта, а затем докторанта в лаборатории Рентгена А.Ф.Иоффе прошел суровую школу. В.К.Рентген был экспериментатором высочайшего класса, необычайно взыскательным к качеству и достоверности измерений. К прибывшему из России молодому человеку он относился без малейших скидок на недостаток подготовки и слабое владение иностранными языками. После первых совместных экспериментов с магнитными свойствами радия профессор признал профессиональную состоятельность юноши. К этому времени собственные средства у Иоффе закончились, и Рентген зачислил его своим ассистентом, открыв ему тем самым возможность для нормальной академической карьеры. Иоффе провел в лаборатории Рентгена четыре года, да и в последующие времена он неоднократно приезжал в Мюнхен к своему учителю. История их совместной деятельности весьма драматична. Открытием нового вида излучения Рентген задал себе высочайший стандарт, и найти новую тему, достойную исследования, ему было не так-то просто, особенно если учесть его «классическое» мировоззрение – у себя в лаборатории он установил запрет на употребление понятия «электрон», считая его пустой выдумкой, мешающей понять истинную суть электромагнетизма.
Иоффе с разрешения своего руководителя занялся исследованием влияния различных излучений, включая рентгеновское, на электропроводность диэлектриков. Каждый раз, когда таковое влияние обнаруживалось, приходилось преодолевать скептическую реакцию руководителя. Но в конце концов выкристаллизовалась тема для совместного исследования – фотоэффект в кварце, подвергнутом рентгеновскому облучению. В течение почти 20 лет до самой смерти эта проблема оставалась единственной научной работой Рентгена. Параллельно Иоффе выполнил цикл исследований по природе пьезоэлектрического эффекта в том же кварце, за который в 1905 году ему была присуждена докторская степень с высшим отличием «Summa cum laude». Заключительная речь декана была произнесена на латыни, которой выпускник Ромненского реального училища, конечно, не знал. По окончании речи он пожал Иоффе руку, из чего тот заключил, что научная степень им получена. Только вернувшись в лабораторию, он узнал от учителя о том, что ему присуждена высшая степень из четырех возможных. Молодой человек понятия не имел об этой градации. Рентген долго не мог поверить, что Иоффе не потрудился осведомиться о порядке присуждения степени. «Вы действительно нелепый человек», – вспоминал он позднее.
В августе 1906 года Иоффе уехал в Россию «и увидел воочию отход интеллигенции от революции» [10]. Со своими марксистскими убеждениями он посчитал, что совесть не позволяет ему оставить Россию в то время, когда торжествует реакция. Он написал Рентгену, что не вернется в Мюнхен, несмотря на то, что состоял в штате лаборатории и выдвигался Рентгеном на профессорскую должность. Такое нарушение всех правил и служебных обязанностей возмутило Рентгена, но, остыв, он признал правомерность моральных побуждений своего сотрудника и не прервал совместной научной работы.
До Октябрьской революции, а точнее до начала 1-й мировой войны, Иоффе имел возможность регулярно (дважды в год) наезжать в Мюнхен для продолжения опытов по фотоэффекту в облученных кристаллах. За это время накопилось 17 лабораторных тетрадей и 300 страниц текста, но Рентген все никак не мог найти оптимальный способ изложения полученных результатов. Ему хотелось систематически описать наблюденные [11] факты, не привлекая никаких «гипотетических» объяснений. А Абрама Федоровича интересовали, прежде всего, обобщения и выводы из накопленного материала. Соответствующую главу в черновике текста предполагаемой статьи он скромно назвал «Разгадка 7 мировых загадок». Рентген читал и перечитывал текст в поисках неувязок и противоречий. Не найдя ничего такого, он, скрепя сердце, согласился включить ряд физических выводов в текст работы. Но, увы, как только Иоффе покидал Мюнхен, червь сомнения начинал вновь точить душу старого профессора. Во время последней встречи летом 1914 года Рентген предложил разделить материал, оставив себе одну только каменную соль. В конце концов он опубликовал статью размером в 200 страниц уже после войны, в 1920 году, упомянув в ней, что часть результатов получена вместе с А.Ф. Иоффе. «Вряд ли у кого-нибудь хватило терпения ее прочесть, но зато она ярко иллюстрирует, чтó Рентген понимал под изложением фактов» [12]. А все прочие результаты шестнадцатилетних трудов Иоффе опубликовал только в 1923 году в виде краткой сводки, каждое слово в которой было обсуждено с учителем. Записи и рабочие тетради, содержавшие все результаты совместной работы, хранились у Рентгена в большом конверте с надписью «В случае моей смерти сжечь». Он говорил Абраму Федоровичу: – «Понятно, что я не мог во время войны с Россией печатать труд совместно с русским» [13]. После смерти Рентгена в 1923 году этот конверт вместе со всеми хранившимися в нем материалами был сожжен душеприказчиками первого нобелевского лауреата. Рентген хотел завещать Абраму Федоровичу свой охотничий домик в Вальдхайме – единственное достояние, оставшееся у него после проигранной Германией войны. Но Россия к тому времени уже превратилась в СССР, лютого врага всяческой личной собственности.
Исключительная роль А.Ф. Иоффе в становлении советской науки широко известна; она описана в литературе во многих подробностях [14]. Нет нужды еще раз пересказывать его послереволюционную биографию в этой статье. Основанный им институт (ленинградский «Физтех») стал тем зерном, из которого выросло могучее дерево российской физики. Как ученый, Иоффе находился под влиянием контактов с Рентгеном в течение многих лет, и его собственная научная деятельность в период становления Физтеха во многом была предопределена исследованиями, выполненными им в мюнхенский период его жизни.
Иоффе служил Советской власти не за страх, а за совесть, делая все, чтобы вывести отечественную физику на уровень ведущих научных держав Запада. Да и советская атомная бомба была создана в основном трудами его учеников. Тем не менее, в черные времена борьбы с космополитизмом эта власть недрогнувшей рукой «отставила» Абрама Федоровича от Физтеха. Суровой проработке подверглась и его фундаментальная монография “Основные представления современной физики”, вышедшая незадолго до отставки. При ее обсуждении на ученом совете института, его новый директор А.П.Комар не преминул попрекнуть Иоффе его сомнительным прошлым. Критикуя Абрама Федоровича за субъективно-идеалистический подход к квантовой статистике, он сформулировал это по-партийному: «Абрам Федорович воспитывался за границей. Абрам Федорович очень часто бывал за границей. Почти каждое лето (как он пишет в автобиографии) он ездил за границу, общался с зарубежными физиками, и это не могло не сказаться на всем мировоззрении Абрама Федоровича. И потому очень часто у Абрама Федоровича очень крупные идейные срывы, заключающиеся в том, что Абрам Федорович просто повторял то, что говорили за границей, и то, что абсолютно не вяжется с диалектическим материализмом"» [15].
Лаборатория, которая была сохранена за ним, как за академиком, после вынужденного ухода с поста директора, через несколько лет была преобразована в Институт полупроводников. В оттепельные времена Иоффе не обходили почестями и наградами и даже предложили вновь возглавить Физтех, но он отказался. Соответствующее представление от Академии Наук поступило за несколько месяцев до смерти Абрама Федоровича Иоффе. Теперь Петербургский Физико-технический институт носит его имя.

Юрий Борисович Румер (Гёттинген)

Ю.Б.Румер (1901–1985) принадлежал к следующему поколению российских физиков. Вся научная жизнь этого поколения прошла при советской власти. Но пора его студенчества пришлась аккурат на годы революции, Гражданской войны и сопровождавшей ее разрухи, которую внезапно сменил краткий период нэпа. И нет ничего странного в том, что в жизнеописаниях этих «ровесников века» встречаются весьма неожиданные страницы. Однако, биография Ю.Б.Румера поражает своим разнообразием даже на этом пестром фоне. Он был четвертым ребенком в семье московского купца Бориса Ефимовича Румера, успел закончить до революции реальное училище (экстерном) и поступить осенью 1917 года на математический факультет Петербургского университета. Но тут случился октябрьский переворот, и учение в университете превратилось в такую же полную приключений авантюру, как и любая другая попытка выжить в стихии войн и революций. В случае Румера этот процесс растянулся на семь лет и закончился только в 1924 году. Переведясь из Петербурга в Московский университет поближе к дому весной 1918 года, он, тем не менее, вынужден был прервать учебу, поскольку в условиях Гражданской войны регулярный учебный процесс был невозможен. Его послужной список в период с 1918 по 1921 годы включает работу в должности управделами Московского института ритмического воспитания, преподавание на военно-инженерных курсах, службу в Красной армии (рядовым), обучение на курсах восточных языков при Военной академии Генштаба, работу в качестве переводчика при дипломатической миссии в иранском городе Решт, сопровождение эшелона с оружием для Кемаля Ататюрка в Турцию и дипломатической почты в Москву. В 1921 году Румер возобновил учебу в МГУ и окончил его через три года, как раз в разгар массовой безработицы. Еще два года он провел, подрабатывая статистиком в Госстрахе и преподавателем на рабфаках [16].
В эти бурные годы Румер становится своим в литературных и театральных кругах. Юрий Борисович был связан семейными и дружескими отношениями с И.Эренбургом, Осипом и Лилей Брик. Он частый посетитель знаменитого жилища Бриков и Маяковского в Гендриковом переулке. Один из его родных братьев, Исидор – филолог и философ по образованию – некоторое время работает референтом Троцкого, второй, Осип – поэт и профессиональный переводчик с европейских и восточных языков. Ю.Б. – свой человек за кулисами театра Вахтангова, где он удостаивается прозвища Лапапид Турандотович. Его пародии на Маяковского, Гумилева, Ахматову гуляют по литературным салонам.
Румер был связан дружескими узами и профессиональными интересами с математической школой Н.Н.Лузина в МГУ – знаменитой «Лузитанией» из которой вышли крупнейшие математики современности, начиная с А.Н.Колмогорова и П.С.Александрова. Но вектор его собственных научных интересов постепенно разворачивается от математики к физике. Он начинает всерьез заниматься общей и специальной теорией относительности.
Мудрый папа Борис Ефимович с некоторой опаской наблюдал за бурной и разнообразной деятельностью сына. Сам он в это время пребывал на достаточно высоком посту в Наркомате промышленности и торговли, хотя занимался тем же самым делом, что и в царское время – торговал льном. Чувствуя, что послереволюционной вольнице приходит конец, и что литературный салон, где чекист сидит в качестве гостя и друга очаровательной хозяйки, отделяет от кабинета на Лубянке, где он полный властитель, всего лишь один неосторожный шаг, Румер старший счел за благо отправить своего третьего сына доучиваться за границу, все в ту же Германию. Произошло это незадолго до заката нэпа – в 1926 году. Ю.Б. был командирован папиным наркоматом в Высшую политехническую школу в Ольденбурге, каковую и закончил в 1929 году. Однако после получения диплома он отправился не в Москву, а в Гёттинген, который в это время был местом сбора «кронпринцев и королей науки» [17].
Роль Гёттингенского университет в европейской культурной и научной традиции уникальна. Не самый старый среди германских университетов, он был порождением эпохи Просвещения. Его либеральный устав был разработан бароном Герлахом Адольфом фон Мюнхгаузеном (не путать с его знаменитым родственником Карлом Фридрихом Иеронимом!). В течение двух столетий этот университет оставался цитаделью университетских свобод и прежде всего – свободного научного поиска. В Гёттингене воспитывалась и обучалась интеллектуальная элита Европы. Именно оттуда бедный Ленский привез плоды учености и кудри черные до плеч. Первым знаменитым физиком, преподававшим в Гёттингенском университете, был его питомец Георг Кристоф Лихтенберг. Ему мы обязаны техникой ксерокопирования, а во всевозможных сборниках типа «В мире мудрых мыслей» его блестящие афоризмы занимают одно из самых почетных мест.
Ю.Б.Румер появился в Геттингене в то время, когда кафедру физики там занимал Макс Борн, тоже выпускник этого университета. За три года до того вместе со своими ассистентами Гайзенбергом и Иорданом он разработал матричный формализм квантовой механики, которым мы пользуемся и по сей день. Но главное его творение – это великая гёттингенская физическая школа. Кроме самого профессора и пяти ассистентов, составлявших ее костяк, туда входили многочисленные визитеры из ведущих европейских стран, США, Японии, эмигранты с неопределенным гражданством, такие как венгерские евреи фон Нейман (будущий создатель первого компьютера) и Теллер (в будущем – отец американской водородной бомбы) а также Георгий Гамов, недавно бежавший из СССР. Энрико Ферми, тогда еще правоверный подданный итальянского Дуче, расхаживал в черной униформе и наводил страх на своих робких соотечественников... Никто, впрочем, не придавал особенного значения политическим взглядам коллег, хотя залетному американскому профессору с официальной бумагой от губернатора его штата было немедленно указано на дверь, когда он отказался сидеть за столом с цветным – индусом Чандрасекаром, будущим знаменитым астрофизиком. Впрочем, американец показал себя невеждой и в своей основной специальности. Все эти молодые люди выдвигали новые идеи, горячо обсуждали их друг с другом, со своим профессором и со светилами с математического факультета, где в то время работал Давид Гильберт – один из величайших математиков всех времен и народов. Из обсуждений рождались работы, заложившие основы современной квантовой физики. Восхитительная атмосфера полной академической свободы поразила Румера, не видевшего ничего подобного у себя на родине.
Ю.Б.Румер заявил о себе этому сообществу работой по «пятиоптике» – обобщению теории относительности на пять измерений, затеянной еще в Ольденбурге. Борн ее прочитал и рекомендовал к напечатанию в «Известиях Гёттингенской академии наук». После этого он сказал Румеру: «Я думаю, что Вы – состоявшийся человек. Конечно, будут трудности с Вашим посольством и с Вашим государством. Но я думаю, что если я моего друга Альберта Эйнштейна попрошу съездить в посольство и поговорить с послом, то можно будет добиться, что Вы сможете у меня работать» [18]. Реакция Эйнштейна была более чем прохладной. Борну он написал, что работа это его не интересует и не кажется уникальной, и он не считает возможным поехать в Советское посольство, чтобы просить там о человеке, которого никогда не видал. А автору он сообщил, обратившись к нему «Дорогой господин коллега», что работа ему совершенно не нравится, и высказал несколько критических замечаний (по словам Румера часть его замечаний относились к утверждениям, которых в работе вовсе не было). Впрочем, Эйнштейн выразил готовность написать рекомендательное письмо, если «коллега» когда-либо будет претендовать на место ассистента или приват-доцента. Через некоторое время в Берлин к Эйнштейну приехал его друг Эренфест, знавший все, что происходило в теоретической физике, и имевший мнение о каждой заметной работе, которое никогда никем не оспаривалось [19]. Среди прочих новинок текущей литературы, о которых Эренфест счел нужным поведать своему другу, оказалась и та самая работа Румера по пятиоптике. Услышав теорию Румера в изложении Эренфеста, Эйнштейн сказал: «Это действительно интересно. Кто этот человек?» Когда Эренфест объяснил Эйнштейну, что по поводу этого человека Борн написал ему письмо и прислал оттиск его работы, Эйнштейн невозмутимо ответил: «Ну, милый мой, неужели ты думаешь, что я читаю чужие работы? А теперь я более-менее знаю, чтó там, так что пришли мне человека» [18]. Эренфест так и поступил, сопроводив приглашение переводом на 200 гульденов на дорогу, поскольку он подозревал, что в кармане у русского стажера лишних денег не водится.
Сочные детали визита Румера в Берлин к Эйнштейну, включая увиденный им в доме профессора огромный портрет Герцля и две копилки, в которые все посетители были обязаны что-нибудь опустить, «в зависимости от состояния», описаны в воспоминаниях Ю.Б. Эйнштейн и Эренфест учинили Румеру перекрестный научный «допрос», и он вроде бы успешно защитил свою работу. Через некоторое время в Геттинген пришло письмо из Лейдена, подписанное Эйнштейном и Эренфестом, с извещением о том, что Ю.Б.Румер на 2,5 года прикомандировывается к профессору М.Борну. В качестве полноправного сотрудника университета, ассистента Борна, Румер сделал в соавторстве с будущими классиками квантовой физики Г.Вайлем, В.Гайтлером и Э.Теллером цикл работ по квантовой теории валентности [20]. Эти работы он также хотел показать Эйнштейну, но второй визит в профессорский дом оказался неудачным. Эйнштейн заявил Румеру: «Эта работа – рядовая работа. Там была идея, здесь идеи нет. И я не пойму – что вы от меня хотите. Это меня не интересует» [18]. Работы, которые тогда не заинтересовали Эйнштейна, лежат в основе всей современной квантовой химии.
Стипендия Лоренца, полученная Румером по рекомендации двух великих физиков, окончилась в 1932 году, и он вернулся в Москву в «гёттингенском облике». Новый этап жизни Ю.Б. начался блестяще. Он был избран профессором МГУ по рекомендации Эйнштейна, Эренфеста, Борна и Шредингера, и параллельно был принят на работу в тот же ФИАН. Еще в Гёттингене он познакомился с Л.Д.Ландау, и это знакомство превратилось в сотрудничество, когда Ландау из Харькова перебрался в Москву. Ю.Б. и Ландау успели сделать две совместных работы, и тут разразилась катастрофа. 28 апреля 1938 года арестовали Ландау по делу об антисталинской листовке, а за компанию взяли и Румера. Ландау был выпущен из лубянских застенков через год благодаря мужественному и умелому заступничеству С.П.Капицы, а Румер отсидел все положенные ему десять лет. Правда, срок свой он провел не в лагере, а в знаменитой «шараге» – авиапроектном КБ, где отбывали свои срока А.Н.Туполев, С.П.Королев, И.Г.Неман, Б.С.Стечкин, В.П.Глушко, В.М.Петляков, Р.Л.Бартини и другие будущие гранды отечественного авиа- и ракетостроения. Блестящее общество, не хуже гёттингенского. Потом пять лет ссылки, после реабилитации разрешение поселиться в Новосибирске, а после создания знаменитого академгородка Румер был принят на работу, как «местный кадр» и даже стал директором одного из академических институтов.
Свое «гёттингенство» Ю.Б. пронес через все годы заключений и ссылки. Он не прекращал работы по пятиоптике, когда-то получившие одобрительный отзыв Эйнштейна. Еще досиживая свои пять лет в Енисейске, он получил вызов в Москву. Теоретические рукописи Румера стараниями его жены попали в руки Ландау в 1948 году, и его московским друзьям удалось организовать их публикацию в Журнале экспериментальной и теоретической физики и обсуждение на семинаре. Увы, физическое сообщество во главе с Ландау не признало конструкцию Румера истинным прорывом в теории поля [21]. Румер оставил надежду вновь войти в элиту теоретической физики и не вернулся в Москву после реабилитации. Остаток жизни он провел в новосибирском Академгородке. Счастливчики, слышавшие в 60-е годы его необыкновенные истории в «Кофейном клубе» или в тесных комнатках студенческих и аспирантских общежитий, имели редчайшее счастье напрямую ощутить подлинный гёттингенский дух (Zeitgeist) в те времена, когда в самой Германии от него не осталось и следа.

* * *
«Корабли философов» навсегда увозили в Европу старую российскую интеллигенцию, но физиков на них не было, потому что их практически не было среди старой интеллигенции. Физики в большинстве своем явились из разночинной и еврейской среды на рубеже столетий, когда новые социал-демократические веяния с быстротой пожара распространялись среди «прогрессивной общественности» и в особенности среди студенчества. Как правило, физики не были склонны к крайностям и редко примыкали к большевикам, но, безусловно, разделяли идеалы социал-демократии и, главное, испытывали чувство вины перед «народом», столь характерное для дореволюционной интеллигенции. У них не было иммунитета против уравнительной революционной идеологии.
Новая власть разделила старую интеллигенцию на «контру», которую искореняла, «попутчиков», которых терпела до поры до времени, и «спецов», услугами которых пользовалась и их вознаграждала. Физики проходили по этому третьему разряду. В отличие от гуманитариев, они нашли себе нишу в советской иерархии. И хотя у большинства из них иллюзии относительно большевистских властей рассеялись очень скоро, в целом они были склонны искать в новом устройстве бывшей Российской империи положительные стороны. Науку советская власть поддерживала, и еврейское происхождение при условии политической лояльности «спеца» не мешало его профессиональной карьере.
В этой статье мы вкратце описали биографии трех выдающихся физиков-евреев, в биографии которых Германия оставила заметный след. В действительности практически все выдающиеся представители первых двух поколений советских физиков прошли стажировку в ведущих странах Западной Европы и вернулись в СССР в основном по своей воле. Исключительные случаи (побег Гамова, «пленение» Капицы,), конечно, не подтверждают это правило, но и не меняют общей исторической картины.
В большинстве своем евреи из местечек, вложившие свои недюжинные интеллектуальные способности в создание блестящей физической школы в СССР, были поборниками социальной справедливости в молодости и стали типичными «спецами» в зрелые годы. Именно в таком виде они были востребованы новой властью. Она получила от них то, что хотела, и воздала им за это так, как считала нужным.

Ссылки и примечания

[1] Статья опубликована в РЕВЗ, т. 16, с. 223-238.
[2] Плыл, правда, на одном из этих пароходов петербургский журналист Борис (Борух) Харитон, отец будущего создателя советской водородной бомбы Ю.Б.Харитона.
[3] См, напр., В.Я.Френкель. Яков Ильич Френкель. М.–Л.: «Наука», 1966. С.26.
[4] Нобелевский комитет в тот год «прокатил» обоих кандидатов, присудив премию инженеру Н.Далену «за изобретение автоматического регулятора, используемого при освещении маяков». Что ж, маяк – это тоже оптика.
[5] Директором завода в это время был легендарный большевисткий спец Л.Б.Красин, а летом 1917 года производственную практику на нем под руководством Л.И.Мандельштама проходил будущий Нобелевский лауреат Петр Капица.
[6] См. В.Л.Гинзбург, И.Л.Фабелинский. К истории открытия комбинационного рассеяния света // Вестник РАН. 2003. Т.73. №3. С.215-227.
[7] Из письма И.Е.Тамма к жене от 14.12.1922. Цит. по кн.: «Капица. Тамм. Семенов». ВАГРИУС, Природа. М., 1998. С.272-273.
[8] Е.Л.Фейнберг. Эпоха и личность. Физики. Очерки и воспоминания. М.: Физматгиз, 2003.
[9] А.Ф.Иоффе. Встречи с физиками. М.: Физматгиз, 1960. С.11.
[10] А.Ф.Иоффе. Встречи с физиками. С.20.
[11] Так в воспоминаниях Иоффе.
[12] А.Ф.Иоффе. Встречи с физиками. С.21.
[13] Там же. С.22.
[14]М.С.Соминский. Абрам Федорович Иоффе. Л.: Наука, 1964; В.Я.Френкель. Академик А.Ф.Иоффе и советская наука // Успехи физических наук. 1980. Т.132. С.11-32.
[15] Архив ЛФТИ. Ф.3. On.1. Ед. хр. 210. С.89-90.
[16] И.Ф.Гинзбург, М.Ю.Михайлов и В.Л.Покровский. Юрий Борисович Румер (к 100-летию со дня рождения) // Успехи физических наук. 2001. Т.171. С.1131-1136.
[17] И.Ф.Гинзбург, М.Ю.Михайлов (Румер) и В.Л.Покровский. Юрий Борисович Румер (к 100-летию со дня рождения). С.1132.
[18] «Рассказы Юрия Борисовича Румера». Публ. И.Ф.Гинзбурга и М.Ю.Михайлова // Успехи физических наук. 2001. Т.171. С.1137-1142.
[19] Драматический жизненный путь Пауля (Павла Сигизмундовича) Эренфеста, венского еврея, проведшего много лет в Петербурге, близкого друга А.Ф.Иоффе, женившегося на русской, вернувшегося в Европу и активно помогавшего российским физикам, оказавшимся за рубежом, описан в кн.: В.Я.Френкель. Пауль Эренфест. М.: Атомиздат, 1971.
[20] Те же идеи в несколько упрощенной форме развил Лайнус Полинг в своей знаменитой теории резонансов, которую нещадно громили как лженауку в 50-е годы ревнители марксистского ортодоксального материализма и реабилитировали после смерти Сталина, когда Полинг удостоился Нобелевской премией по химии (1954). Чуть раньше был реабилитирован Ю.Б.Румер, как раз к тому времени отбывший «пять по рогам» в Енисейске.
[21] Идеи 20-х годов о наличии скрытых измерений пространства-времени получили свое развитие в современной теории струн. Правда, дополнительных измерений в этой теории насчитывается гораздо больше – 7 или 22 в различных ее вариантах. В обзорных работах по калибровочным теориям работы Ю.Б.Румера упоминаются наряду с трудами других отцов-основателей – Калуцы, Клейна, Фока.

***************************************************************************************************

Зоя Копельман (Иерусалим)

Давид Тидхар – воплощение сионистского мифа? [1]

Он появился на свет на Земле Израиля, в семье «олим хадашим» [2] и, похоже, стал образцовым саброй, последовательно воплотившим в себе неясные мечты отцов-основателей ишува о будущем поколении евреев, взращенных на обретенной родине. Крепкий и спортивный, в рукопашной схватке убивавший врага, свободно владевший ивритом, арабским и английским (не считая унаследованного идиша), умевший ладить со своими и чужими, вызывавший уважение людей разных взглядов и политических платформ, он обладал однозначно еврейским самосознанием и, тем не менее, довольно рано выбрал для себя круг, стоящий вне каких-либо национальных и религиозных дефиниций, а именно – масонскую ложу. Почему?.. Но об этом чуть позже.
Давид Тидхар родился 6 июля 1897 года в еврейском квартале Неве-Шалом на окраине Яффы. Его родители, Моше Бецалель Тодрасович и его жена Эстер, в девичестве Нюрнберг, приехали на Святую Землю в 1891 году в надежде, что, поменяв место, обретут счастье. Эта благочестивая пара все еще не имела наследников, похоронив на родине, в местечке неподалеку от Гродно, пятерых детей. Родившийся тут Давид так и остался их единственным ребенком, поскольку появившаяся позже девочка тоже умерла. Образование Давид получил в Талмуд-Торе – «Ша’арей Тора», основанной в Неве-Шалом его отцом религиозной школе, которую р. Моше Бецалель поддерживал до конца своей жизни. Однако Давид не проявлял ни религиозного рвения, ни должного прилежания. Его, как он признавался, влекли простор и подвижные игры. Видя, что талмудистом он не станет, родители погоревали-погоревали и отдали его учеником в яффскую аптеку «Шахор и К°».
И если родители Давида принадлежали к «старому ишуву», то их неутомимый сын стал одним из ярчайших представителей первого поколения уроженцев Земли Израиля, или, как их называли, сабр. Идеальный сабра замышлялся российскими колонистами первых трех волн алии как гармоничный образ, списанный с некоего умозрительного портрета, и должен был отличаться физической силой и умением постоять за себя с оружием в руках [3]. Этому идеалу, как уже было сказано, Давид Тидхар отвечал вполне. Вместе с другом детства Иосефом Иекутиэли он стал инициатором создания молодежной футбольной команды «Маккаби», в которой играли подростки Яффы и совсем еще юного Тель-Авива, а потом, в 1932 году, входил в оргкомитет первой в стране Маккабиады, для которой в Тель-Авиве специально выстроили стадион. Но тогда, на заре еврейского спорта, у молодежного футбола была еще одна не совсем обычная роль. Дело в том, что в десятые годы ХХ века в Палестине весьма активизировалась миссионерская деятельность христиан, залучавших в свои школы еврейских детей из бедных семей, которых было более чем достаточно. Христиане сытно кормили еврейских мальчиков, обеспечивали их книгами и культурным досугом. Давид Тидхар не мог с этим мириться. Он устроил наблюдение за охранявшей школы полицией и мобилизовал взрослых, которые по его сигналу буквально выкрадывали еврейских учеников и возвращали домой, где их тут же записывали в футбольную секцию и увлекали игрой. Чтобы сильнее подогреть спортивный азарт, Тидхар организовал в Яффе еще одну футбольную команду – из арабов-христиан, так что еврейская и арабская команды состязались в товарищеских матчах.
С началом Первой мировой войны и особенно с вступлением в войну Турции ситуация в Палестине сделалась чрезвычайно тяжелой. Здесь свирепствовали произвол османской администрации, голод, усугубившийся небывалым налетом саранчи, эпидемии, разбой. Однако если верить Тидхару, евреи в тех тяжелейших условиях проявили себя с лучшей стороны, наладив систему взаимопомощи и взаимовыручки как в обеспечении едой, одеждой и кровом, так и в борьбе с безумными приказами Хасан Бея, жестокого мусульманского губернатора Яффы и Тель-Авива, ревностно стоявшего на страже интересов османского режима. Опасаясь возможной высадки в Палестине британской флотилии, Хасан Бей объявил 9 апреля 1917 года о немедленном выселении всех жителей приморской полосы. Еврейские беженцы двинулись на север, а им навстречу уже ехали из Галилеи подводы, чтобы принять и разместить бездомных в своих поселениях и киббуцах. Выселенные же арабы направились в окрестные деревни к своим сородичам. На местах с разрешения властей остались лишь еврейские отряды военизированной охраны – оберегать брошенное в домах имущество. Давид Тидхар, несмотря на османское подданство и обязательную феску на голове, вынужден был покинуть родной дом и оказался в Зихрон-Яакове. Лишь в середине ноября 1917 года вместе с английскими частями он вернулся в Яффу.
Руководство ишува знало всех евреев в мандатной администрации. Так, во главе британской разведывательной службы в Тель-Авиве стоял капитан Уолли, еврей, отпрыск семьи Монтефиори. По рекомендации Меира Дизенгофа и с помощью Уолли Давид Тидхар получил должность цензора, в задачу которого входило просматривать почтовую корреспонденцию – от газет до частных писем, – поступавшую сюда со всех концов земли, и ножницами вырезать те сведения, которые Intelligence Service считала секретными. В городе был введен комендантский час, запрещавший движение по улицам в ночные часы. Английские солдаты своевольно занимали пустующие дома, отапливали их ценной мебелью и произведениями искусства, занимались мародерством. Евреи, осевшие в годы войны в Шомроне и Галилее, пытались жаловаться на своеволие интервентов начальству, и двадцатилетний Давид Тидхар неоднократно выступал их ходатаем в имущественных спорах перед военной администрацией.
Весть о создании Еврейского Легиона распространилась в Палестине в Пурим 1918 года. Жаботинский приехал в дни праздника Песах, и в специально снятом помещении на улице Герцля, 15, в Тель-Авиве началась запись добровольцев. Излишне говорить, что Давид Тидхар был из первых. В составе Легиона он тогда впервые оказался в Каире и вообще в Египте. После объявления 31 декабря 1918 года прекращения огня между Великобританией и Турцией, солдаты Легиона вернулись в Палестину, сперва в район Лод-Рамле, а затем – в Сарафенд (Црифин). Однако Тидхар самовольно покинул базу для того, чтобы разоблачить арабскую диверсионную группу. Вот что он об этом пишет:
«Арабские политики в Яффе составили план нападения на наши поселения, находящиеся вдали от центра и армейских частей. Работавшие на еврейских садовых плантациях арабские крестьяне, у которых иврит был на слуху, получили указание отрастить пейсы и бороду, чтобы во всем походить на йеменских евреев, и были посланы на работу в еврейские поселения по всей стране. Этим “йеменцам” было поручено выведать в каждом месте численность боевой молодежи и количество оружия с тем, чтобы довести эти сведения до администрации. Тогда представители власти вместе с английскими и арабскими полицейскими явятся на места, конфискуют оружие и арестуют молодых людей. После этого путь арабским погромщикам будет открыт.
Мне стало известно об этом плане от приятеля-араба, брат которого должен был участвовать в осуществлении замысла…» [4].
Давид Тидхар и два его товарища из Еврейского легиона прибыли в еврейское поселение, где два дня назад появился новый йеменский еврей Саадья. Давид встретился с «йеменцем» и узнал его: то был молодой араб из Ришон-ле-Циона Абад Эль-Кадар. С помощью однополчан Тидхар заманил араба в конюшню и там убил. В течение последующей недели он переезжал на коне из поселения в поселение и, обнаружив где-нибудь новоиспеченного «йеменца», разделывался с ним. Казалось бы, героизм и самоотверженность – так, по крайней мере, позже оценили действия Тидхара лидер Хаганы Элияху Голомб и приславший ему свое фото с одобрительной надписью Менахем Усышкин, но Хаим Вейцман и еще кое-кто из еврейских сторонников дипломатии этих действий не одобрил.
Тидхар много пишет о наивной вере евреев в Декларацию Бальфура как в документ, обязывающий мандатные власти защищать интересы сионистов и помогать им в создании «национального очага». Сам он, однако, утверждает, что рано понял проводимую англичанами политику «разделяй и властвуй», намеренно сеявшую вражду арабов к евреям. После того, как в мае 1921 года Тидхар раскрыл операцию арабской контрабанды оружием в Яффском порту и доложил о том английской полиции с требованием задержать виновных (он представил список из 13 имен), Меир Дизенгоф обратился к нему с личной просьбой расследовать деятельность арабского антиеврейского движения, в частности, нелегальный ввоз оружия. Для выполнения этого задания Давид решил поступить на службу в британскую полицию. В декабре 1921 года Тидхар по всей форме был зачислен туда офицером и вскоре, вместе с коллегами, – одним христианином и двумя мусульманами, – послан на учебу в полицейскую школу.
Давид Тидхар служил в Criminal Investigation Department, то есть в следственном отделе уголовной полиции, в Иерусалиме и вскоре был произведен в начальники полиции Иерусалима вне стен Старого города. На этом посту он пробыл до июля 1926 года. За годы полицейской службы Тидхар значительно увеличил число еврейских полицейских, наладил их ночную службу, осуществлял охрану общественного порядка и много способствовал безопасности жителей. Он отличался инициативностью и гибкостью, удивительно умел приноравливаться к обстоятельствам и действовать неожиданными методами. К его услугам обращались евреи и арабы, как рядовые жители, так и видные люди страны. Он гордился, что ему удалось отучить от пьянства и дебошей члена семьи Нашашиби, который со временем стал главой муниципалитета. Разными хитростями он помогал раву Куку бороться за соблюдение шабата и кашрута в Иерусалиме. Он вызволял из рук миссионеров еврейских детей, искоренял проституцию, помогал организовывать благотворительные столовые, расследовал исчезновение отдельных лиц и наказывал виновных. И, конечно, старался предупреждать акции насилия со стороны арабов, а также помогал освоиться прибывавшим в страну евреям и доказывал английским иммиграционным службам, что приезд евреев экономически выгоден.
Опыт своей службы Давид Тидхар увлекательно изложил в книге «Преступники и преступления в Стране Израиля». Он выпустил ее на собственные средства в 1924 году [5] и разослал в подарок многим видным деятелям, с которыми был знаком. Чудно написал об этой книге Хаим Нахман Бялик, письмо которого редактору идишской газеты «Морген журнал» в Нью-Йорке Яакову Фишману от 15 швата 1927 года Тидхар воспроизвел в мемуарах факсимильно. Там есть такие строки:
«Милый друг Я.Фишман, сегодня Ту-би-шват, и я знаю, что вы не такой уж плохой еврей, а потому мы шлем вам от плодов земли нашей, плод истинно добрый, вот уж вправду “от тука земли”, – чудесного молодого человека, настоящее сокровище. И вот как он зовется у нас: Тидхар, это вид дерева [6], на нашем святом языке, разумеется. Человек весьма известный в наших краях, голова городской полиции Нового Иерусалима. Много отважного и важного сделано им на пользу общества. Он наделен особыми талантами, ни на что не похожими, и заслужил себе славу на родине – от Дана до Беэр-Шевы – своими грозными и доблестными деяниями. Будучи великим знатоком во всем, что касается “преступного мира” в Стране Израиля, и отважным полицейским, он сумел собрать богатейший и разнообразнейший материал о преступлениях и преступниках и опубликовал его в маленькой, замечательной книжечке “Преступники и преступления в Стране Израиля”. Книга эта уже разошлась и теперь лишь передается из рук в руки. Она произвела много шуму. Это не просто увлекательная экзотическая книжица, это книга, написанная умно, изящно и содержательно. Кратко и емко. Она захватывает тебя с самого начала и не позволяет оторваться до последней страницы…» [7].
Далее в письме Бялик рекомендует Фишману немедленно перевести книгу Тидхара на английский и издать в США, успех книги, как он считает, гарантирован.
Тем не менее, Тидхар все острее ощущал, что ему не дают развернуться в полную силу, не дают ни людей, ни бюджета. Он стал тяготиться своей службой и весной 1926 года подал в отставку. Сняв полицейскую форму, Давид Тидхар в июне того же года открыл в Тель-Авиве первое в Палестине «Частное сыскное и информационное бюро». Он предполагал, что его клиентами станут торговые фирмы и банки, заинтересованные в сведениях о платежеспособности граждан, однако ими дело не ограничилось: к нему обращались также в поисках пропавших родных, при имущественных и семейных тяжбах. Бывали и из ряда вон выходящие случаи. Например, однажды ему довелось разоблачить провокатора, выдававшего себя за полномочного арабского лидера. Этот мнимый арабский вождь под предлогом заключения политического союза между евреями и арабами собирался встретиться с Зеэвом Жаботинским, проживавшим тогда у сестры в Тель-Авиве, на улице Бальфур, 3. Благодаря усилиям Тидхара встреча не состоялась, и Жаботинский был уверен, что Тидхар спас ему жизнь.
Совестливость и принципиальность Тидхара иногда оборачивались против него. Когда глава мандатной полиции собирался провести ряд мер, еще более ущемлявших права еврейских полицейских, Тидхар выступил с развернутым заявлением протеста на страницах еженедельника «Ха-ишув». По следам этой публикации против него было возбуждено дело, и он предпочел избежать суда и уехать за границу, оставив дома любимую жену и полугодовалую дочку. Так в 1928 году Давид Тидхар вторично оказался в Каире.
Он прибыл в столицу Египта почти без средств и должен был позаботиться о заработке, поэтому счел естественным предложить свои услуги политической полиции, и его незамедлительно приняли на службу. Более того, вопреки ожиданиям, из иерусалимской полиции пришли самые положительные рекомендации. Так Давид Тидхар стал цензурировать поступавшую в Египет корреспонденцию на идиш и иврите с целью предотвращения торговли наркотиками и прочих противозаконных действий.
Служба была необременительной, и у Тидхара хватало времени ознакомиться с деятельностью еврейских организаций в Каире. Он принял живейшее участие в создании в 1928 году ивритского клуба для пробуждения еврейской самоидентификации путем изучения иврита, проведения лекций и вечеров культуры – аналога нынешних израильских культурных центров в диаспоре. Тидхар снял квартиру рядом с клубом и основную часть организационной работы взял на себя. Когда как-то раз в клубе появились тайные агенты полиции, подозревавшие, что там царит дух коммунизма, Тидхар позвонил в полицейское управление и открыто заявил, что если его можно счесть «большевиком», то и впрямь полицейское присутствие в клубе необходимо. Так, благодаря Тидхару, клуб был официально признан легальной еврейской общественной организацией в Каире. Подобных историй можно привести множество.
По просьбе друга детства, заядлого футболиста Иосефа Иекутиэля Тидхар связался с местными спортсменами и добился приглашения еврейского «Маккаби» из Палестины. К сожалению, матч наши футболисты проиграли, отчасти по вине погоды и почти полного отсутствия болельщиков, отчасти из-за недостаточного мастерства.
Связь Тидхара с родиной не ослабевала и в Каире. Когда 23 августа 1929 года в Иерусалиме арабы напали на молящихся у Стены Плача, Тидхар тут же послал телеграмму своему бывшему шефу, начальнику мандатной полиции майору Сондерсу, с предложением своих услуг. Однако вмешательство Тидхара было вежливо отклонено. Он не успокоился и счел нужным отправить в Иерусалим план действий, которые, по его глубокому убеждению, следовало предпринять, чтобы остановить кровопролитие, но и это его предложение было положено под сукно. А Тидхар не унимался. Он звонил в Палестину и после бесед с лидерами нового ишува – телефонные разговоры тогда цензуре не подлежали – сообщал, опять же по телефону, свежие новости и точные подробности происходящего там представителям прессы и общественности в Европе, в первую очередь в Лондоне. Нелишне заметить, что все расходы на эти звонки, телеграммы, поездки и прочее Тидхар оплачивал из собственного кармана, – такой это был человек.
Давид Тидхар обладал незаурядным политическим чутьем, он многократно раскрывал закулисные сговоры противников сионизма, их диверсионные планы, публично разоблачал клевету, и его своевременное вмешательство помогло избежать многих конфликтов и предотвратило не один терракт. Будучи в Египте он, как мог, препятствовал антисионистской пропаганде Иерусалимского муфтия Хадж Амина, срывал подготовляемые его агентами незаконные антиеврейские демонстрации и митинги. Одновременно он публиковал аналитические статьи о жизни в Стране Израиля, критикуя недостатки и внося свои предложения по их устранению. Почти все эти статьи публиковались в выходившей в Палестине ивритской газете «Доар ха-йом», которую в те годы (1928–1931) редактировал Жаботинский.
Интересна также роль Тидхара в создании Тель-авивского музея искусств. Как известно, основал этот музей Меир Дизенгоф, который считал его своим последним детищем и после смерти жены (детей у супругов не было) отдал музею свой дом. Дизенгоф обратился к проживавшему в Каире Тидхару с просьбой найти спонсоров для музея, а заодно поискать для него возможные экспонаты. Тидхар энергично взялся за дело. Довольно быстро он нашел в Египте целую группу людей, готовых регулярно помогать музею деньгами. Вот что Тидхар рассказал о своем участии в создании музея:
«Я посещал известных художников и любителей искусства и приобрел у них несколько картин. Я постоянно переписывался с Дизенгофом и сообщал ему, у кого находятся ценные произведения живописи. Тогда он посылал через меня этим лицам письменные просьбы пожертвовать что-нибудь тель-авивскому музею.
Но как-то раз я прибегнул к другой тактике. В Каире был еврейский женский клуб, где некогда собирались богатые дамы. Там на стенах висели картины кисти еврейских художников – подарки членов клуба. Теперь клуб стоял пустой, посетителей почти не было. По совету одной сочувствовавшей сионизму дамы я попросту “снял” со стен несколько картин и переправил их в музей. Я также собирал экспонаты для музейного отдела древностей и был его первым попечителем. Моя помощь радовала Дизенгофа и поощряла его на новые шаги для обеспечения этого своего проекта» [8].
В 1932 году Давид Тидхар вернулся в Палестину: участившиеся там нападения арабов и недружелюбная к евреям политика англичан вынуждали быть поближе к месту событий. Его «Частное сыскное и информационное бюро» снова распахнуло двери всем, кто нуждался в помощи. Вскоре к Тидхару обратился его приятель, талантливый журналист Шломо Бен-Исраэль (Гельфер) и предложил вместе издавать «детективную библиотеку». Он хотел, чтобы изложенные в занимательной форме эпизоды из полицейской и частной практики Тидхара пробуждали в молодежи бдительность и внимание к тому, что творится вокруг, учили их добру и справедливости. Так возникла серия «Ха-балаш» («Детектив») – небольшие книжечки, на обложке которых в качестве издательской марки неизменно помещался в верхнем правом углу портрет Тидхара. Всего в серии вышло 28 книжек, тексты которых были написаны Бен-Исраэлем по материалам, предоставленным Тидхаром. Появление этой серии вызвало острые споры в читательских кругах ишува. Но еще прежде их предвидел поэт Авигдор Хамеири, которого Давид Тидхар попросил написать предисловие к первому выпуску. Хотелось бы привести письмо Хамеири как свидетельство культурной ситуации в еврейской Палестине в начале 30-х годов:
«Редактору библиотеки “Детектив”,
Тель-Авив
В ответ на вашу просьбу написать нечто вроде предисловия к библиотеке “Детектив”, которую вы собираетесь издавать, заявляю: я ни на миг не усомнился в значимости подобной серии на иврите и на Земле Израиля. Я особенно подчеркиваю эти два обстоятельства: иврит и Земля Израиля, и вот почему.
1. Знаю я нашу компанию – эстетов всех мастей, которые при виде таких книжек станут воротить свой еврейский нос: что это, мол, за “Нат Пинкертон”; а там и протестовать начнут: “литературщина, безвкусица, дурное влияние на молодежь”.
А я вам скажу, что именно на иврите подобная библиотечка вовсе не будет лишней. Настала пора, чтобы иврит скинул свои священнические облачения и сделался наконец языком будней. Для нас особенно насущны книжки малого объема и большой занимательности, которые читатель бы проглотил, как первый весенний плод, а после прочтения – выплюнул и попросил еще. Не книжки, полные скучнейших псевдопсихологических проблем и дотошных описаний мельчайших выражений чьего-то лица, где найдешь все, кроме главного – увлекательной истории. Нам нужны книжки как раз противоположного сорта, где был бы интересный рассказ, где главное – фабула, происшествие, случай. И если там будет недоставать литературных изысков, что ж – там будет заложена основа того желанного синтеза, где пространные описания нанизаны на динамично развивающийся сюжет, без которого, по сути говоря, нет порядочной литературы.
И это потребно нам именно на иврите.
2. Библиотека “Детектив” нужна нам именно здесь, на Земле Израиля, и не только из-за языка. Здесь, на этой земле, иврит превращается ныне из языка для зрения в язык для слуха, то есть в истинно живой язык. Но дело не только в этом. Дело в том, что убогая наша жизнь тут все более убеждает нас, что мы обитаем в допотопных человеческих джунглях, где убивают и насилуют женщин и детей, как ни в одной цивилизованной стране. В то же время мы на собственном опыте убедились, что наше общество в Палестине и в самом деле уникально, поскольку лишено какой бы то ни было защиты, – ее нет ни со стороны правительства, ни в виде вооруженной самообороны. Во всем мире принято, что если власти не в состоянии обеспечить безопасность какого-то населенного пункта, они передают дело защиты в руки местных граждан. А мы отданы в руки случая.
И поэтому вовсе нелишне просветить наших соплеменников и познакомить их с профессией детектива, чтобы они умели помочь полиции выйти на след преступников…
Правда, вы должны принять во внимание, что издание подобной библиотеки может обернуться против вас и оказаться бульварщиной. Однако важно следующее: сами по себе детективный сюжет и отсутствие психологических нюансов еще не означают литературы низкого пошиба. “Шунд” [9] появляется там, где авторы переходят границы морали и скатываются к порнографии, заменяющей эротику, и к ужасам и зверствам ради них самих.
Даже самый строгий литературный критик не назовет рассказы Конан Дойла о Шерлоке Холмсе бульварщиной. И любовная линия, и захватывающий сюжет не должны заслонять главного: как бы исхитриться, чтобы и преступника обнаружить, и снять подозрение с невинных людей. А для этого необходим сыщик, обладающий высокими моральными качествами.
И в этой связи я не могу не одобрить выбора имени для вашего детектива – Давид Тидхар. Давид Тидхар давно известен как блестящий еврейский сыщик, тщательный и неутомимый, как никто, а что касается его высоко морального облика, – свидетельством тому немалое число раскрытых Тидхаром дел, гордиться которыми был бы рад всякий детектив в любой стране мира.
И если этими соображениями вы неизменно будете руководствоваться при издании книг своей новой серии “Детектив”, награда не заставит себя ждать, и ваше предприятие окупится во всех отношениях.
Тель-Авив, 1931.
Авигдор Хамеири». [10]

И действительно, многие высоколобые интеллигенты пренебрежительно отнеслись к библиотеке «Детектива», но массовый читатель не заставил себя просить. Десятки тысяч экземпляров раскупались почти мгновенно, и у ивритской книги появились новые читатели, которые прежде читали только на других языках. Книжки «Детектив» с портретом Тидхара на обложке выходили раз в неделю – эти двадцать восемь выпусков приучили многих сионистов регулярно читать на иврите. Однако небывалая популярность «еврейского сыщика» сделалась ему в тягость, ведь толпы школьников осаждали его дом и контору, бежали за ним по улице. Выпуск серии решено было прекратить.
Давид Тидхар располагал огромной информацией о жизни и жителях ишува, что побуждало его выпускать брошюры и книги к всевозможным юбилейным и памятным датам. Примечательны в этом отношении книжка исторических сведений и фотографий ветеранов ишува «В былые дни» [11] или составленный Давидом Тидхаром и Иосефом Иекутиэли «Альбом ха-Маккаби: Яффа-Тель-Авив 1906–1956» об истории еврейского спортивного клуба.
К подобного рода изданиям относится и книга «Книга братьев: 60 лет с основания ложи “Баркай” [12]». Тидхар кратко повествует об истории возникновения масонской ложи в Палестине, о ее идейной платформе и приводит полный список масонов Земли Израиля: евреев, арабов, армян, греков и немцев, с указанием их занятий и года вступления в ложу [13]. Сам Тидхар был посвящен в масоны в 1926 году. Здесь мне хочется привести кредо масонов Земли Израиля:
«Единственный способ понять суть движения вольных каменщиков – это читать его книги, изучать его историю и уставы, вникнуть в его символику и звания и все более углубленно исследовать его деятельность.
Движение вольных каменщиков призывает всех людей собраться за столом братства, учиться понимать своего ближнего и вместе работать во имя счастья и совершенства человечества.
Движение вольных каменщиков объединяет своих членов в ложи с целью обрести навык общинной жизни на принципах самой высокой нравственности и воспитать себя в духе свободы, равенства и братства, терпимости и взаимопонимания, уважения к себе и к окружающим – все это ради того, чтобы затем прививать эти принципы и ценности всему человечеству.
Движение вольных каменщиков призывает нас познать все доброе и нравственное, все прекрасное и благородное, что оставили нам в наследство прошлые поколения всех наций и языков, с тем, чтобы мы могли усвоить себе самое широкое мировоззрение, не стесненное национальными, классовыми или религиозными оковами.
Движение вольных каменщиков учит нас науке взаимопонимания между людьми; истина и справедливость – его путеводная звезда, братство и любовь – его цель.
Движение вольных каменщиков верит, что единственный путь для человека, желающего подняться на уровень понимания человечества, лежит через любовь к своей семье, своему окружению, народу, стране, а совершенство человечества наступит лишь, когда установится гармония между индивидуумом и коллективом.
Единственные средства в достижении всего этого – образование, преподавание и наставничество» [14].
Во все годы британского мандата Давид Тидхар поддерживал связь с английской разведывательной службой в Палестине, был кем-то вроде ее внештатного сотрудника. С одной стороны, он делился с ней информацией, а с другой – поставлял полученные оттуда сведения еврейским боевым организациям, таким как Лехи (Лохамей херут Исраэль) и ее лидеру Яиру (Аврааму Штерну) [15], с которым познакомился в 1940 году. Тидхар использовал свои знакомства для добывания денег для Лехи, сводил членов организации с нужными людьми, содействовал пропаганде ее идей и вербовки новых товарищей. Не один раз благодаря дружбе с офицерами Intelligence Service Тидхару удалось предупредить аресты бойцов Хаганы, Эцель, Лехи. А накануне «черной субботы» (29.6.1946) – дня, когда англичане отлавливали в Тель-Авиве всех, подозреваемых в участии в еврейском подполье, Тидхар запасся «охранной грамотой» от Intelligence Service, освобождающей его дом и архив от обысков. Эта «грамота» позволила ему не только сохранить в целости многочисленные бумаги, но и прятать от посторонних глаз важные для подпольщиков документы.
И еще одну службу сослужил Тидхар бойцам Хаганы – предоставлял им номера автомобилей и мотоциклов британской разведки. Для этого он взял привычку приглашать служивших там офицеров к себе домой, на дружескую пирушку. В целях конспирации англичане парковали свои машины не у дома еврея, которого навещали, а поодаль. Пока они проводили время у Тидхара, его тринадцатилетний сынишка обходил соседние улицы и переулки, переписывал номера стоящих там машин и, не откладывая, передавал их запиской или по телефону кому-нибудь из Хаганы, а уж те затем отслеживали маршрут интересующего их средства транспорта и таким образом узнавали, где живут тайные агенты и осведомители англичан.
Деятельность Давида Тидхара не всегда была связана с расследованиями и опасностью. Он участвовал в создании многих союзов и организаций и, как правило, заботился о том, чтобы члены их не забывали о регулярных взносах, необходимых для полноценной деятельности этих объединений. Мне особенно хочется отметить его участие в создании «Дома Зеэва Жаботинского», поскольку в этом эпизоде, одном из многих подобных, ярко проявляется своеобразие его личности. Вскоре после смерти Жаботинского, в сентябре 1940 года Тидхар был приглашен на торжественное собрание, где после многих речей было предложено создать мемориал ушедшего сионистского лидера и тут же собрать деньги на «кирпичи» для будущего «дома». Реакция многих присутствующих была одна – поскорей незаметно покинуть зал собрания. Однако Тидхар и тут повел себя неординарным образом: он рванулся к двери, запер ее на ключ и сунул ключ в карман. После этого, как ни в чем не бывало, он подошел к президиуму и заявил, что, не будучи владельцем собственного дома или дела, приносящего большие прибыли, он тут же на месте дает «2000 кирпичей». Пристыженные люди начали раскошеливаться, и в результате была собрана значительная сумма денег. И архив Жаботинского, пока не был построен тот самый «дом», несколько лет помещался в специальном кабинете «Сыскного бюро» Тидхара – два железных шкафа и 60 фотоальбомов, сделанных по его спецзаказу. Этот архив был немедленно им систематизирован и каталогизирован – деталь вроде бы маленькая, но свидетельствует об отношении человека к делу вообще и к истории сионизма в частности.
Много добрых поступков украшают биографию Давида Тидхара, – собранные им книги, документы и информацию в разное время он подарил архивам и хранилищам страны. Оставленные Тидхаром мемуары изобилуют фотографиями, факсимиле, ценнейшими сведениями. Создается впечатление, что он знал всех, и все знали его. И именно поэтому поистине бесценной для историка ишува является девятнадцатитомная «Энциклопедия пионеров ишува и его строителей: люди и фотопортреты» [17], которую Тидхар составлял и издавал с 1947 по 1970 год в созданном с этой целью собственном издательстве.
Впервые Тидхар подумал о том, что нельзя, чтобы люди, отдавшие жизнь и труд ишуву, не оставили по себе ни записок, ни фотокарточки и бесследно ушли из памяти потомков. Еще в 1939 году, когда в Иерусалиме было основано «Объединение представителей ишува на Земле Израиля», в рамках участия в «Объединении» он подготовил и издал 10 брошюр о первых евреях-переселенцах [18]. В 1946 году он решил вернуться к начатому делу на более серьезной и фундаментальной основе – составить и издать 10-томную энциклопедию. Он видел в своем воображении будущих историков, писателей и поэтов, которые черпают сведения о людях страны в его энциклопедии. С одной стороны, он чувствовал великую ответственность, принимаясь за дело в одиночку, с другой – понимал, что время работает против него: люди умирают, бумаги исчезают, неточности о недавнем прошлом все чаще и чаще проникают в книги и газеты. А тут еще жизнь в ишуве была после войны и Катастрофы столь напряженной, что внимание к текущему моменту отодвигало прошлое на второй, если не на третий план. Надо было спешить.
Тидхар решил не следовать примеру известных ему энциклопедий, не сокращать статьи, не опускать бытовые, личные, психологические детали, не пользоваться сокращениями, а сделать книгу как можно более полной и удобной для чтения. Он также счел нужным указывать имена и род занятий детей тех, о ком писал, благодаря чему мне, например, удалось переговорить с некоторыми потомками интересовавших меня людей. И еще: он не стал откладывать издание до окончания сбора материала, а начал публиковать тома по мере их комплектования. Статьи в его «Энциклопедии пионеров ишува» расположены не по алфавиту, зато все тома объединены сквозной пагинацией, и в каждом томе есть алфавитный указатель имен с отсылкой к соответствующему тому и странице.
Для сбора материала Тидхар составил и разослал тысячи анкет, которые по его просьбе заполняли сами интересовавшие его персонажи или их потомки. Он объехал все кладбища с целью выверки дат и написания имен, прочел все книги по истории ишува, а также собрал записи множества личных бесед (пусть мертвые покоятся с миром, а живые – живут). Он придумал свой способ каталогизации данных, внесения дополнительных деталей, исполнения клише для фотографий. Полученные сведения приходилось тщательно проверять. Женщины часто меняли год своего рождения, и его приходилось определять косвенным образом, литераторы завышали количество экземпляров выпущенных ими книг, многие приписывали себе знакомство с великими людьми.
Внимания Тидхара удостаивались не только знаменитости, но – по возможности – всякий, кто физическим или интеллектуальным трудом внес свою лепту в создание «национального очага», а потом и еврейского государства. С целью отразить дела религиозных поселенцев Цфата, Иерусалима, Хеврона, Тидхар разыскивал их потомков в США и столкнулся с тем, что отнюдь не все американизировавшиеся евреи были счастливы увидеть своих дедов и прадедов в одиозной одежде, в высоких меховых шапках, с бородами и пейсами. И покупать тома «Энциклопедии» они, несмотря на достаток, тоже не спешили.
Вообще, не все восприняли выход томов «Энциклопедии» одобрительно. Кто-то был недоволен мерой славы, отпущенной ему или его близким, кто-то требовал гонорара или бесплатные экземпляры за предоставленные сведения. И в прессе, и на улице Тидхар порой подвергался нападкам «обиженных», однако благодарности и поддержку он получил гораздо больше.
Задуманных десяти томов не хватило, и Давид Тидхар довел свою «Энциклопедию» до 19 томов – работу над ней оборвала смерть в конце 1970 года. Когда-то эти красивые емкие книжки стояли во всех районных библиотеках Иерусалима, а лет 10–13 назад их стали списывать за невостребованностью. И в самом деле: чтобы книга была востребована, о ее существовании нужно хотя бы знать, а ведь даже в курсе библиографии на кафедре ивритской литературы Еврейского университета этот труд Тидхара не упомянули.
У Давида Тидхара было двое детей, тоже вполне героических: сын Моше Бецалель, названный в честь деда, стал бойцом Хаганы и в годы Войны за Независимость летал на бомбардировщике; дочь Эстер, названная в честь бабушки, состояла в Лехи и служила связной между отцом и подпольщиками.
Подводя итог биографии этого удивительного человека, хочется понять его отношение к строящемуся государству. Мне кажется, что именно осведомленность Тидхара, знание им теневых сторон сионистской действительности, с одной стороны, и высокие этические идеалы, которые он воспринял у своих набожных родителей и сохранил на всю жизнь, несмотря на полный отход от религии, с другой, поставили его в своеобразную изоляцию и привели к масонам. Этот глубинный индивидуализм и верность самому себе сочетались в нем с чувством причастности к истории своего народа, и потому многие годы и силы он отдал увековечению памяти строителей сионистского государства.
Его жизненная позиция напоминает мне жизненные позиции других одиночек, таких, например, как Шмуэль Иосеф Агнон, которого бранили за то, что ходит молиться в разные синагоги, не связывая себе ни с одной окончательно. Ведь и Агнон, живя здесь, на Земле Израиля, переписывал по-своему прекрасные предания о Беште и о евреях любезной ему и уже ставшей историей Галиции. Видимо, каждый участник общего созидания, – если он является неординарной творческой личностью, – стоит несколько особняком: его жизненный вклад заслуживает отдельного изучения, а оценка требует индивидуальных критериев.

Послесловие

Впервые в издании «Русское еврейство в Зарубежье» рассказывается о человеке, родившемся в семье новых репатриантов.
Кто же такие российские евреи на Земле Израиля? Только ли те, кто приехал сюда уже сформировавшимся человеком, или даже те, кого привезли еще совсем ребенком? А может быть, и тот, кто родился здесь, но был воспитан в русле усвоенных в России семейных традиций? Или в отречении от этих традиций, но с непрестанной думой о них и их цене? В семьях, только начинавших пускать корни на земле Израиля, дети слышали русский язык. Иногда на нем говорили, когда хотели что-то скрыть, но дети быстро схватывают язык и научились понимать его. Они засыпали под русские колыбельные песни, в домах было русское меню, и Пушкина им читали по-русски.
Вот, как рассказывал об этом израильский художник Нахум Гутман: «в маленьком Тель-Авиве моего детства говорили в основном по-русски, поэтому даже дети сабры знали несколько слов на этом языке. Я приехал в страну семи лет, не умея ни читать не писать. И я, и мои одноклассники научились читать по-русски здесь, – чтобы познакомиться с произведениями мировой литературы. Переводов классики на иврит было тогда еще мало, и дешевые книжки серии “Универсальная библиотека” русского издательства “Польза” приобщали нас к европейской культуре» [19]. И как не прислушаться к словам уроженца Австро-Венгрии Агнона, который полушутливо, полувсерьез объяснял свой отъезд из Палестины в 1912 году так: «большинство имевшихся в Стране Израилевой книг по-русски написаны были, я же не знаю русского языка, а на немецком в Стране Израилевой книг не было» [20].
Эти дети выросли сабрами, которых впоследствии называли «Солью земли». Они научились пахать землю, защищать ее и иногда за нее умирать. Иврит стал их родным языком, но от родителей они усвоили умение работать, ответственность за порученное дело, любовь к книге, желание учиться. Так что приходится сделать вывод, что целое поколение родившихся в Палестине выходцев из России так и осталось российскими евреями, несмотря на раскованность и ближневосточный загар и то новое, что они здесь создавали. А главным вкладом их родителей в возрождение Страны можно считать детей, родившихся уже на этой суровой земле.

Ссылки и примечания

[1] Из второй книги серии «Идемте же отстроим стены Йерушалаима» Ред.-сост. Рена Пархомовская. // РЕВЗ, т.14, с.129-147.
[2] Олим хадашим (иврит) – новые репатрианты.
[3] Интересные данные об этом идеале собраны и обобщены в статье: Барталь И. Казак и бедуин: новый мир национальных образов // Вестник Еврейского университета в Москве. Иерусалим–Москва, 2001. №6(24). С.263-278.
[4] Здесь и далее я пользуюсь книгой Давида Тидхара: Be-shirut ha-moledet, 1912–1960. (На службе отечества: 1912–1960. Воспоминания, персоналии, документы и фотографии.) Тель-Авив: Йедидим, 1961–1962. С.51-52 (иврит).
[5] Tidhar D. Hot'im ve-hataim be-Erets-Israel. 1924. Книга была также переведена на английский, а потом и на арабский языки без участия автора.
[6] Явор.
[7] На службе отечества. С.106. При переводе с иврита я старалась сохранить неповторимый эпистолярный стиль поэта.
[8] На службе отечества. С.222.
[9] Бульварщина (идиш).
[10] Там же. С.235-237. Убежденным сторонником ивритского детектива был Зеэв Жаботинский, позиция которого в этом вопросе была близка позиции Хамеири. Нелишне напомнить, что Жаботинский, сидя в тюрьме в Акко, начал переводить на иврит один из рассказов о Шерлоке Холмсе
[11] Тидхар Д. Ба-ямим ха-хэм: ла-пгиша ха-хагигит шель ватикей Яффа-Тель-Авив бе-малон «Шаратон» бе-Тель-Авив ве-зихронот ватикав ад шнат 1914 (В былые дни: к праздничной встрече ветеранов Яффы и Тель-Авива в отеле «Шаратон» и их воспоминания о событиях до 1914 года). 1961.
[12] Тидхар Д. Сефер ха-ахим. 60 шана ле-хивасда шель ха-лишка. Тель-Авив, 1966. Баркай (иврит) – первый свет утренней зари. Это слово, заимствованное из талмудического описания Храмовой службы в Судный день (Йома, 28б), предложил взять названием масонской ложи один из «братьев», билуец Йосеф Фейнберг.
[13] Так можно узнать, что первая ложа – она называлась «Врата Соломонова Храма» («Le Port du Temple de Salomon») – была создана в Яффе в 1891 году французскими инженерами-масонами, приехавшими строить железную дорогу Яффа-Иерусалим. В 1904 году ложа перестала существовать, а в 1906 была создана вновь как филиал египетской организации масонов. В 1933 году стала «Национальной великой палестинской ложей» и въехала в новое здание в Иерусалиме (на углу улиц Яффо и Валенберга), а 10.10.1953 – «Великой ложей Государства Израиль» (главное управление Тель-Авив, ул. Вайцмана, 5), суверенной масонской ложей, признанной во всем мире. Седьмым президентом палестинской ложи был известный лингвист и филолог Давид Елин, среди «братьев» – поэт Яков Каган, гебраист и археолог Нахум Слущ, деятели образования, банкиры, адвокаты, врачи, фармацевты, инженеры и проч.; немало евреев из России.
[14] Сефер ха-ахим. С.9.
[15] Интересно, что Яир, оказавшись в Польше в затруднительном финансовом положении, заработал на том, что перевел на идиш книжку из серии «Детектив», которую назвал «Эрец-исраэльский Шерлок Холмс – Давид Тидхар». Книжка тут же была распродана. См. об этом: Я.Вейншал. Ха-дам ашер бе-саф… (Кровь на пороге: история жизни и смерти Яира – Авраама Штерна). Тель-Авив: Яир, 1978. С.27.
[16] Жаботинский умер 4.8.1940 в Нью-Йорке. На следующий же день Тидхар отослал письмо мэру Тель-Авива с предложением переименовать улицу Ха-Яркон в улицу Жаботинского, муниципалитет переименовывать улицу не стал, а дал имя Жаботинского другой улице, которая носит ее и поныне.
[17] Тидхар Д. Энциклопедия ле-халуцей ха-ишув у-вонав: дмуйот ве-тмунот. 1947–1971.
[18] Тидхар Д. Сифрият ришоним (Библиотека пионеров). Тель-Авив, 1942. Вып. 1–10.
[19] Гутман Н., Э.Бен-Эзер. Меж песками и небесной синью. Иерусалим: Библиотека–Алия, 1990. С.71.
[20] Агнон Ш.Й. Йосеф Хаим Бреннер бе-хайав у-ве-мото (Й.Х.Бреннер в жизни и в смерти) // Молад. Т.19. №156. 1961.

*****************************************************************************************************

Михаил Пархомовский (Бейт-Шемеш)

Евреи России в Турции [1]

Евреи на территории современной Турции появились в 4 веке, во времена, когда Константинополь представлял собой столицу Восточной Римской империи. В 15–16 в., по прибытии в Стамбул (Константинополь, в еврейской традиции Кушта) большого числа евреев и марранов, покинувших Испанию и Португалию, еврейская община Османской (Оттоманской) империи стала одной из крупнейших в мире. Подавляющее большинство евреев Турции относятся к сефардам – потомкам выходцев из Испании со времен инквизиции. Отголоском этой миграции остался ладино в периодической печати евреев Турции даже в конце 20 в.
Их первые контакты с евреями на территории будущей России заключались в выкупе украинских единоверцев, попавших в рабство к татарам во время резни, учиненной казаками Б.Хмельницкого.
Первым представителем евреев России на территории Турции стал «еврей Петра Великого» – вице-канцлер барон Петр Шафиров. Его звездным часом на дипломатическом поприще стали переговоры с Оттоманской империей в ходе неудачного похода Петра 1 в 1711 г. С письменным приказом в кармане – во избежание позорного плена отдать союзникам турков шведам Псков и новую столицу Петербург – Шафиров сумел обвести представителей султана и ради освобождения захваченного в плен государя отделаться сравнительным пустяком – сдачей Азова. Однако во исполнение договора сам Шафиров вынужден был остаться заложником в Стамбуле. Здесь он находился 2,5 года, неоднократно подвергаясь арестам и угрозой физического насилия. В одном из писем царю он сообщал: «Держат нас в такой крепости, что от вони и духа в несколько дней вынуждены будем умереть». Но и в качестве заложника ему удалось многое сделать (в частности, благодаря знанию европейских и турецкого языков), в том числе подкупить визиря и мать султана.
В 1870-х гг. в Стамбуле сложилась небольшая русско-еврейская община. К ней принадлежала семья, в которой в 1873 г. родился Л.Мартов (Юлий Цедербаум) – глава семьи многие годы служил представителем российских торговых и пароходных обществ в странах Среднего Востока. В начале 1880-х гг. в Стамбул прибыла группа российских евреев, направлявшихся в Испанию по приглашению правительства этой страны. С 1880-х гг. в Стамбуле существовала армянская и грузинская общины из ашкеназских евреев. Русские политэмигранты, обычно приезжавшие сюда из Болгарии (напр., Новицкий /И.Гольдсмит/), иногда пользовались их гостеприимством. Писатель Илья Сельвинский, родившийся в Симферополе в еврейской семье зажиточного подрядчика-меховщика, начал учиться с 6-летнего возраста в католическом монастыре, когда семья была в Стамбуле.
В период кровавых погромов в России в 1905-07 гг. многие евреи бежали в Турцию. Подавляющее большинство этих эмигрантов покинули страну, а оставшиеся образовали в Стамбуле и Измире ашкеназские общины.
Эмансипация немусульманских меньшинств Османской империи и демократизация турецкого общества после переворота 1908 г., совершенного младотурками, способствовала росту политической активности евреев страны, и Стамбул стал одним из центров сионистской деятельности. Ее в основном вели выходцы из России: Давид Бен-Гурион и Ицхак Бен-Цви – в будущем первые руководители Государства Израиль, Виктор (Авигдор) Якобсон, который в 1909 г. возглавил Стамбульское отделение Англо-Палестинской компании (банка) и фактически являлся представителем Сионистской организации в Турции. В.Якобсон вместе с З.Жаботинским возглавляли стамбульское бюро всемирной Сионистской организации.
Выходцы из России попадали в Турцию из Палестины в качестве подданных Османской империи. Так в 1913 г. будущий глава израильского правительства Моше Шарет приехал изучать право в Стамбул, но обучение было прервано 1-й мировой войной, и Шарет ушел добровольцем в турецкую армию.
Благодаря своему географическому положению Турции было суждено стать одной из стран первого прибежища эмигрантов после революции 1917 г. В результате последовательных эвакуаций: из Новороссийска и Одессы (1920 г.), самой массовой – с Крымского полуострова (зима 1920-21 гг.) и Батуми (1921) в Стамбуле, Галлиполи и др. районах, прилегающих к Босфорскому проливу и Мраморному морю оказалось, по разным данным, от 150 до 400 тыс. (наиболее достоверное количество – 250 тыс.) российских эмигрантов. Они находились здесь в бедственном материальном и жилищном положении, и оккупировавшие этот район власти союзников после прекращения продовольственной помощи довольно быстро перебросили их в Королевство сербов, хорватов и словенцев (КСХС), в меньшем количестве – в Болгарию.
Положение беженцев, прибывших весной 1920 г. из Одессы, Севастополя и Новороссийска, было относительно терпимым. Группы по 3-4 человека, в прошлом адвокаты, купцы, врачи, чиновники складывали капитал в 100-200 турецких лир и открывали коммерческое предприятие – комиссионный или книжный магазин, мясную лавку, закусочную или даже ресторан, которые позволяли им зарабатывать на жизнь даже в тяжелой социально-экономической ситуации, в которой находилась сама Турция, – появилось российское предпринимательство. Владевшие французским и английским быстро нашли работу в полиции англичан и жандармерии французов – после победы в 1-й мировой войне Франция и Англия оккупировали часть Турции. Ситуация резко ухудшилась с прибытием кораблей после падения Крыма в ноябре 1920 г. Так, например, для гражданских беженцев смогли выделить только большую старую казарму с не застекленными окнами, изгрызенными крысами полками, покрытыми соломой и кишащими клопами и вшами.
В этой чрезвычайно тяжелой ситуации особое значение приобрела деятельность российского Красного Креста. Созданная им система бесплатного питания в столовых спасла многих от смерти. Типичной была столовая №1 в районе Харбие, развернутая в двух зеленных тентовых палатках посреди небольшого двора, огороженного высокой каменной стеной. Ко входу в нее постоянно тянулась очередь не менее 500 человек.
Прибытие в Константинополь и его окрестности до четверти млн. беженцев оказало огромное влияние на турок. Массовая распродажа российских культурных ценностей, рост книжной торговли и количества библиотек («Культура», Л.З.Боборек, «Книжное дело», «Знание», мн. др.) поднимали престиж россиян. Но в основном влияние было отрицательным: быстро плодились игорные дома, различные формы лотереи, питейные заведения и проституция. Отчаявшиеся турецкие жены подавали петиции коменданту Константинополя Максвелу с требованием выселения русских женщин: «…Они растлевают наших мужей и детей», «Они разрушили наши семьи, развратили наших сыновей…» [2]
В те же годы (1920-21) усиливается работа местных сионистских организаций: «Цэирей Цион» («Молодые сионисты»; Хаим Тартаковер), ставящей своей задачей воспитание свободных евреев-тружеников, «Кадима» («Вперед»), в основном с задачами развития национальной культуры, которой также занималась лига «Тарбут» («Культура»), др. Восточная сионистская федерация (ВСО) в Константинополе (Куште) активно готовит 3-й ежегодный конгресс. Судя по сохранившейся инструкции о том, что организации с количеством членов до 50 человек посылают одного депутата, а с численностью 250 и более – двух делегатов, сионистские организации были достаточно многочисленными. Подготовкой к конгрессу руководил С.Гольдман. Форум состоялся 22 мая 1920 г. в пригороде Константинополя Пера, в месте традиционного проживания евреев (они впервые были выселены туда из столицы в 5 веке.). На конгрессе рассматривались обычные для таких форумов вопросы: об основных еврейских фондах – Керен Хайесод, Керен Кайемет, пропаганде сионизма в диаспоре, еврейском образовании, изучении иврита, об отъезде в Палестину халуцим (пионеров) и их подготовке. Этими последними вопросами занимался специальный комитет во главе с М.Абрамовичем. На конгрессе был выбран Исполнительный комитет ВСО, так называемая Экзекутива, в которую вошли Морис Абрахам (президент), Арон Гурлянд (вице-президент), Исаак Эскенази (Эшкенази [3], генеральный секретарь). Всего ЦК ВСО состоял из 25 членов. По существовавшему положению 19 членов ЦК должны были быть постоянными жителями Стамбула. По-видимому, остальные 6 мест отдавались представителям русско-еврейской эмиграции.
С конца 1-й мировой войны активируется созданное в рамках ВСО Информационное бюро. В него поступают различные запросы, деловая корреспонденция и просьбы переслать письма из разных стран мира в Россию и Палестину. Многие письма адресованы немецкому сионистскому деятелю и публицисту Рихарду Лихтхейму, который в Стамбуле представлял Всемирную сионистскую организацию. Благодаря своим связям с германским и американским посольствами, он, вместе с Виктором Якобсоном (см. о нем выше), сыграл важную роль в защите ишува в Эрец-Исраэль от произвола турецких военных властей. В Бюро пишут главы ишува Артур Руппин и сменивший его на этом посту в 1916-20 гг. Яаков Тон, российский революционер и создатель современной промышленности в Эрец-Исраэль Пинхас Рутенберг.
Многие корреспонденции – повторные, и тогда они содержат обращение – д-ру В.Якобсону (в 1916-20 гг. он находился в Стамбуле), И.Калебу или д-ру Каценельсону. Письма на французском, английском, русском, иврите, немецком. Каких только здесь нет адресов: Батум (благодарность за присланную сионистскую литературу) и Копенгаген («Добрые люди! Помогите! Я уже 4 года не имею известий о своих родных…»), Одессы и Бейрута, Лондона и Петах-Тиквы, Чикаго и Париж… От Хаима Шоломова из Бруклина в Конотоп Менделю Шоломову. А.Грановский из Гааги просит, ссылаясь на М.Дизенгофа, переслать свои письма в Одессу (от 7.01.1920). Герш-Меир Друкарский на бланке Еврейского Легиона просит помочь эмигрировать в Палестину своей семье в Умани (19.01.1920). Среди копий ответов – расписание пароходов из Стамбула, разрешение на въезд в Палестину и т.д. и т.п. Письма д-ру Каценельсону от знакомого – на русском языке: «Уважаемый доктор! Два месяца я уже живу в Палестине. Работаю в одном месте в Микве Исраэль в качестве рабочего. Работа очень интересная, не чувствую даже тяжести физического труда. Чувствую себя прекрасно, как и должно быть в Палестине» [4]. Через год этот же молодой сионист-первопроходец пишет о драматических событиях на его новой родине: «Из газет Вы подробно узнаете о событиях, происшедших в северной части Верхней Галилеи и о том, что в числе убитых национальный герой – Трумпельдор…
Не удивляйтесь, когда получите от меня письмо из Бейрута. Я был в числе тех рабочих, которые пошли на помощь нашим героям в Тельхап и Кфаргилади. Когда разыгралась трагедия – последнее нападение сотен дикарей-бедуинов, я был тяжело ранен куском бомбы в живот. Раненые, в том числе и я, были эвакуированы в Сидан, а оттуда в Бейрут. Автор письма просит переслать с надежным человеком его письма в Крым.

Стамбул становится центром русской эмиграции. Здесь возникает ряд учреждений, русские клубы, рестораны и кабаре, выступают с концертами многие знаменитости, издаются русские газеты и журналы, основываются школы, гимназии и детские приюты. Возглавлявшийся архиепископом Анастасием «Русские комитет в Турции» объединил около 80 культурно-просветительских и профессиональных организаций. В их числе – Союз русских художников в Константинополе, который организовал немало выставок в галерее «Маяк», где также устраивались литературные вечера и небольшие спектакли.
Константинополь стал первым городом эмиграции для многих известных ее русско-еврейских деятелей: поэта, общественного деятеля и издателя Софии Прегель, журналиста и редактора А.А.Полякова (о нем известно, что он здесь прожил 1920-22 гг.), юриста М.Л.Заблоцкого, врача и сионистского деятеля Зиновия Темкина. Через Константинополь пролегла дорога в эмиграцию художников Лазаря Воловика, Льва Зака, Ильи Болотовского – он учился в Константинополе. По мостовым Стамбула походили Марк Алданов, Дон-Аминадо и Леонид Григорьевич Мунштейн (Лоло), который в 1923 г. в Риме вместе с антрепренером И.Зоном организовал театр миниатюр «Маски». Известнейший журналист и литератор Андрей Седых полгода продавал газеты в Константинополе. Продажа газет на улицах города спасла от голода будущего знаменитого актера Мишу Ауэра, который здесь в возрасте 14 лет осиротел – его мать умерла от тифа. Мальчик обратился в итальянское консульство, и через Флоренцию попал в США к деду, Леониду Ауэру.
К весне 1921 г. положение беженцев стало катастрофическим. Благотворительные организации не справлялись с нищетой и болезнями. Большая часть консультаций в Совете русских присяжных поверенных в Константинополе (их было 85) проводилась бесплатно, а источниками дохода адвокатов часто служили чистка сапог на улицах, рубка дров, работа грузчиками, помощь рыбакам по вытягиванию сетей и т.п.
Среди беженцев оказалась и часть русско-еврейской литературно-художественной богемы. На фоне общего хаоса и растерянности она проявила способность к самоорганизации и творческой активности. Назовем придуманные одним из основателей российского кино А.Дранковым тараканьи бега, описанные А.Аверченко, А.Толстым и М.Булгаковым.
Франция, Англия, США, благотворительные организации начали расселять россиян из Турции по всем странам мира. Большинство евреев, прибывших сюда с этой волной эмигрантов, вскоре уехали в Западную Европу, Америку или Эрец-Исраэль.
А в 1923 г. лидер младотурецкой революции Мустафа Кемаль (Ататюрк) выслал из страны остававшихся российских беженцев. Он сделал это по настоянию Москвы, но имели значение и страх турков перед «неверными», и опасение присутствия среди эмигрантов большого количества солдат и офицеров (частично вооруженных) разгромленной белой армии.
В первые годы провозглашенной в 1923 г. Турецкой республики в ней проживало 200 тыс. евреев. Половина из них – в Стамбуле, 30 тыс. – в Измире. В Стамбуле существовали общины ашкеназов (из нескольких тысяч человек) и грузинских евреев. Провозглашенные Ататюрком свободы, быстро были утрачены. В числе прочего была запрещена или резко ограничена общественная деятельность. Строго запрещались связи с общинами других стран. Еврейские школы с французского и иврита были вынуждены перейти на турецкий язык.
К 1923 г. «русский» Константинополь стал терять свою роль центра российского зарубежья и исчезать. В городе и прилегающих районах из четверти млн. беженцев осталось около 10 тыс., в основном те, кто сумел основать свое предприятие, немногие грузинские евреи и крымские караимы, да российские женщины, вышедшие замуж за турецких граждан.
К концу 20-го в. в Турции оставалось менее 20 тыс. евреев, живущих в основном в Стамбуле. В их составе было только несколько сот ашкеназов.

Литература

Дудаков С.Ю. Петр Шафиров. Выпуск 11 серии «Евреи в мировой культуре». Иерусалим, 1989. 118 с.
Ипполитов С.С., Карпенко С.В., Пивовар Е.Н. Российская эмиграция в Константинополе в начале 1920-х годов (численность, материальное положение, репатриация) // Отечественная история. 1993. №5. С.75-85.
Турция // КЕЭ. Т.8. Стлб.1124-1125.
Р.Янгиров. Голливудские миражи Александра Дранкова // РЕВЗ. Т.12: Русские евреи в Америке. С.72-91.
Central Zionist Archives. Fond L-5: 66, 95, 109.

Ссылки

[1] В расширенном виде эта статья опубликована в сб. «Евреи России в зарубежье. Очерки истории» (2008), С.570-578
[2] Ипполитов С.С. Недбаевский В.М., Руденцова Ю.И. Три столицы изгнания (Констинтинополь, Берлин, Париж). М.: Спас, 1999. С.18.
[3] Eskénazi. Делопроизводство и циркуляры ВСО были на французском языке, в то время наиболее распространенным европейским языком в Турции; французский был и языком преподавания в еврейских школах Стамбула, построенных Альянсом.
[4] Письмо от 12.01.1919 г. // CZA. Fond L-5.

************************************************************************************************

Майя БАСС (Бальтмор)

Барон Шафиров (один из наших)

К плахе он шел медленно, спокойно. По сторонам глядел тоже спокойно. Подошел. Опустился на колени. Внимательно и долго смотрел на палача, который, поплевав на ладони, взялся за топорище. Смотреть вокруг не захотел. Закрыв глаза, от всей души обратился к Творцу. Открыл глаза, широко перекрестился и положил голову на плаху. Палач поднял топор и размахнулся. Толпа ахнула. Топор со стуком вошел в дерево рядом с головой казнимого.
Из группы вельмож, справа, вышел человек и что-то прочитал по бумаге. Толпа молчала. Люди еще не отошли от ужаса происходившего. Человек с бумагой еще раз громко прочел о том, что Всемилостивейший царь заменяет смертную казнь Петру Павловичу Шафирову ссылкой в Сибирь.
Шафиров продолжал стоять на коленях. По его лицу неостановимо текли слезы. Ноги не двигались, да и грузен он был. К нему наконец подбежали, подняли, начали обнимать, поздравлять. Он понял, что будет жить. Но даже в этот страшный миг он знал, что никогда не простит царю эту обиду, ему нанесенную. Он был опытным царедворцем и знал, что был виноват. Но на смертную казнь его вина никак не тянула.
А теперь о начале жизни Петра Павловича Шафирова.
Петр Шафиров родился в 1669 году. Можно предположить, что, родившись, Петенька положительно оценил сам факт своего рождения, учитывая место, время и родителей.
Родители у Петеньки были отличные. Еврейские родители. Они дали сыну неоценимую родительскую любовь и прекрасное образование, которое должно было позволить ему в будущем занять достойное место в жизни. Помимо общеобразовательных знаний и умения правильно и четко излагать свои мысли, Петр мог это делать на пяти языках, которыми владел свободно. Само собой, русским, а также латынью, французским, немецким, голландским и польским.
Он родился в России, стране довольно отсталой, но здесь было где развернуться и проявить себя. Родился он в удачное время, а именно на три года раньше царя Петра Первого, то есть судьба дала ему возможность набраться больше ума и знаний, которые царь всегда будет ценить, ведь умному царю нужны умные помощники.
Отец Петра Павловича, бывший смоленский купец, в Москве работал в Посольском приказе. Старший Шафиров тоже хорошо знал языки. Ранее он и целый клан его родственников-евреев – Соловьевы, Евреиновы, Веселовские, Копьевы – были купцами в Смоленске, городе, который нужен был и Польше, и России, из-за чего много раз переходил из рук в руки. Последняя страшная кровавая битва за этот город произошла в 1654 году. Полякам пришлось сдать Смоленск русским, а у евреев, живших в городе, был небольшой выбор – или принять православие и присягнуть царю Алексею Михайловичу, или идти в ссылку с семьями в Сибирь навечно. Евреи крестились.
Из Смоленска (как пишет в книге «Петр Шафиров» историк Савелий Дудаков [1] все еврейские семьи перебрались в Москву, немало увеличив численность еврейского населения в столице. Москва казалась вновь прибывшим концом их переездов.
Вспомним, что для евреев их долгий исторический путь по многим странам начался давно, века назад. 9 Ава 73 года нашей эры римским воинам удалось наконец силами, намного превосходящими еврейские, подавить их очередное яростное восстание и разрушить второй Иерусалимский храм, главную святыню этого маленького воинственного народа. Евреи были изгнаны из своей страны. Для них началось время Галута (рассеяния), они разошлись по разным странам – Испании, Германии, Франции, Польше и на территорию будущего государства Российского.
В 17 веке русский царь Алексей Михайлович, отец Петра Первого, поощрял прием пленных и пришельцев на русскую службу.
По словам крупнейшего русского историка В.О.Ключевского, «многие из пришельцев были люди образованные и… своим образованием кололи глаза невежественному и дармоедному большинству русской знати».
Однажды в 1690 году, когда царь Петр с товарищами проходил по московским торговым рядам, он услыхал, как пожилой голландец весело разговаривал по-голландски с молодым «сидельцем»-торговцем. Другой покупатель спросил о чем-то по-немецки и получил так же весело и по делу быстрый и точный ответ. Это было интересно. «Сиделец» понравился царю – энергичный, улыбчивый и, как видно, языки знает. Поинтересовался царь у хозяина лавки купца Евреинова, какой он может дать «аттестат» (характеристику) своему помощнику. Аттестат был самый положительный. Царь думал недолго и предложил молодому продавцу Петру Шафирову работу в Посольском приказе. Шафиров этому не удивился. Он знал, что уже готов к серьезной работе.
Царь уважал Шафирова за ум, образованность, юмор, быстроту реакции. Бывшего «сидельца» стали приглашать к царю для перевода бесед с иноземцами, а потом и на застолье. Гостям был приятен этот жизнерадостный молодой человек, который и улыбку вызовет, и рассказать может занятное и умное. Да и в выпивке Шафиров не последним был, к чему царь Петр отнесся положительно.
Параллельно с работой в Посольском приказе Шафиров с удовольствием занимался и литературной работой – переводил календари с голландского и немецкого на русский. В России книг было мало, а вот календари раскупались с охотой. В них было много интересного.
Шло время. Постепенно Шафиров становился одним из приближенных царя. Этому способствовали и слова главы Посольского приказа Федора Алексеевича Головина, выдающегося дипломата своего времени, который с большой похвалой отзывался о работе Петра Шафирова, и он же первым сказал царю о проявленных Шафировым способностях к дипломатической работе. Поэтому, когда в 1697 году в Западную Европу отправилось «Великое Посольство» во главе с Ф.А.Головиным, Шафиров был одним из членов команды, в которой под именем Петра Михайлова инкогнито ехал сам царь.
За границей царь не расставался с Шафировым, а в 1698 году, когда Петр Первый узнал о мятеже стрельцов, он немедленно отправился в Москву и среди нескольких близких людей взял с собой и Шафирова, человека, заслужившего его полное доверие.
1699 год – начало дипломатической карьеры Петра Павловича Шафирова, он принимает участие в подготовке русско-польско-датского союза. Становится полноправным участником, а потом и инициатором внешнеполитических шагов России. В 1703 году Головин дает ему звание тайного секретаря. В этот период, как пишет историк С.Дудаков, ему удалось добиться больших успехов в ослаблении основного врага России того времени – Швеции. Результатом его международных переговоров с Англией и Голландией стал дружественный пророссийский нейтралитет этих стран.
Во всех петровских баталиях Шафиров был рядом со своим царем. После победы под Полтавой Шафиров, вслед за Петром Первым получает орден «Великодушия» от Фридриха Прусского и орден «Белого Орла» от польского короля Августа Сильного.
В 1706 году умирает Ф.А.Головин. Его пост занимает Г.И.Головкин. Как отзывается о нем писатель М.Валишевский, «еще одно декоративное ничтожество». Шафиров же получает звание вице-канцлера и в этом звании возглавляет Посольский приказ. «Он управлял всеми делами и вел их блестящим образом» (М.Валишевский). За свою дипломатическую деятельность Шафиров первым в России удостоен титула барона.
Блестящие дипломатические способности Петра Павловича особенно ярко проявились во время Прутского похода (война в Турцией). Армия Петра Первого была окружена татарами и турками, силы которых были в пять-семь раз больше российских. Кроме того, у турок была сильная артиллерия. Отступление было невозможно. Не видно было другого исхода, кроме плена и смерти. Петр решил послать парламентеров в турецкий лагерь. Первого парламентера турецкий визирь отослал без разговоров. Вторым парламентером стал Шафиров.
Петр был готов отдать за мир с Турцией все земли, завоеванные русскими во время предшествовавших войн. Он соглашался уступить даже Псков и другие города в самом центре России. Шафиров, словно кудесник, принес русскому царю мир, доставшийся почти даром – туркам надо было отдать только Азов и уничтожить несколько соседних укреплений.
Но… самого парламентария Шафирова визирь взял к себе заложником. Об этой печальной новости Петр лично известил жену и мать Шафирова.
Два с половиной года пробыл Петр Павлович в турецком плену. Какое-то время его держали в крепости, где, как он писал царю, «от вони и духа в несколько дней вынужден буду умереть». Всё время, пока заложник был в плену, его переписка с царем не прекращалась.
Шафиров разработал специальный код для этой переписки. В дальнейшем, уже после освобождения, Петр Первый поручал Шафирову дешифровку дипломатических депеш на разных языках, тем более, что в плену он изучил еще итальянский и турецкий.
В России после плена царь пожаловал послу-заложнику высокий чин действительного тайного советника и высший российский орден Андрея Первозванного. В Петербурге Петр распорядился поставить новый дом Шафирова рядом со своим на Городском острове. Современный Елагин остров в Петербурге в то время назывался Шафировым.
На счету Шафирова в дальнейшем – заключение договоров с Данией, Пруссией, Францией о сохранении мира в Европе. Он также подготовил подписание Ништадтского мира, завершившего Северную войну. Во всей своей деятельности Шафиров проявлял свойственные ему силу логики, широту образования и талант полемиста. Шафиров оставил после себя и несколько публицистических работ, которыми никто в окружении Петра Первого похвастать не мог. Его переводы и оригинальные работы публиковались в газетах, а его «Рассуждение о причинах войны» России против Швеции было дважды переиздано огромным по тому времени тиражом – 20 тысяч экземпляров.
Кстати, всё тому же Шафирову мы, потомки, обязаны введением в русский язык слова «революция» и его точным толкованием – «отмена». Шафиров же одним из первых употребил слово «гражданин» (С.Дудаков).
Женой Шафирова была Анна Копьева из того же смоленского клана евреев. Она родила ему шестерых детей – пять дочек и одного сына. Шафиров постепенно стал богатым человеком, очень богатым.
Со временем, выдав замуж своих дочек и женив сына, Шафиров породнился со знатнейшими и родовитейшими фамилиями русской аристократии. А они рады были войти в семью одного из ближайших царских любимцев. Родственниками Шафировых стали Голицыны, Головины, Хованские, Долгорукие, Салтыковы. Его потомками были знаменитые музыканты Виельгорские, С.Ю.Витте, Вяземские, Волконские и многие, многие другие громкие и знаменитые имена. К 20-м годам ХХ века потомство Петра Павловича насчитывало более тысячи человек.
Шафиров работал с царем Петром 30 лет. И успел за эти годы сделать немало в укреплении международного положения России. Царь это хорошо знал. Поэтому Шафиров мог позволить себе обидеться на повелителя России за несправедливый смертный приговор. Его подвело соперничество и раздор с самим всемогущим царским любимцем Меншиковым, «королем казнокрадов».
Особой комиссией из 10 сенаторов Шафиров, обвиненный в казнокрадстве, был лишен титулов, чинов, имения и приговорен к смертной казни. После замены казни ссылкой он жил в Нижнем Новгороде, где на себя и жену получал 33 копейки в день.
После смерти Петра Первого, в 1725 году, его жена – императрица Екатерина Первая, которая благоволила к Шафирову, вызвала его в Петербург и вернула ему всё. Она не забыла, как подбадривал и смешил ее этот умный человек «с великой приятностью в лице». Как он с шутками заступался за нее перед царем. И снова Шафиров был дипломатом. И снова он заключал договора. Современники писали о нем, что Петр Павлович был «самой умной головой в государстве».
Умер Петр Павлович Шафиров в 1739 году. Большинство наследников Шафирова были гордостью России в самых различных сферах жизни страны. Именно разнообразием интересов и дарований род Шафировых отличался от многих других семейств российского дворянства.
Как пишет историк С.Дудаков, «лишь немногие русские сановники оказали державе и лично государю столь великие услуги, как Шафиров, которого можно без сомнения назвать одним из наиболее ярких “птенцов гнезда Петрова”».

[1] Книга вышла в Иерусалиме в 1989 г. в серии «Евреи в мировой культуре».

**************************************************************************************************************

Марк Перельман (Иерусалим)

Евреи в Грузии

История евреев в Грузии выделяется несколькими особенностями, представляющими, как мне кажется, особый интерес. Во-первых, это самая древняя община в христианской стране. Во-вторых, в Грузии практически никогда, точнее, до присоединен6ия к России, не было проявлений антисемитизма. И наконец, Грузия являет собой особенно ценный для Израиля исторический пример двухвекового сосуществования двух общин, восточной и ашкеназской, и их постепенного сближения (такое сближение могло, в принципе, иметь место в странах Магриба после французского завоевания, но, видимо, не произошло).
Евреи, живущие или еще недавно жившие в Грузии, составляли две большие субэтнические группы – грузинские евреи и "русские" евреи-ашкеназы, и несколько гораздо более малочисленных групп – евреи горские, персидские, курдские (так наз. лахлухи), а также субботники.
Установить сколько и "каких" евреев проживало в Грузии практически невозможно: во время переписей многих грузинских евреев записывают грузинами: по переписи 1897 г. из 18,5 тыс евреев ашкеназы составляли две трети, в 1926 г. евреев было 30,5 тыс и, наоборот, две трети из них – грузинские евреи. В 1970 г. в Грузии, согласно переписи, около 55, 5 тыс евреев – уже без подразделений, а в 1989 г. – только 25 тыс. К настоящему времени в Грузии осталось, по оценкам, около 5 тыс евреев, в основном в Тбилиси, около 600 человек – в Кутаиси, еще меньше в Батуми. По косвенным оценкам сейчас в Израиле живет около 70-80 тыс грузинских евреев и их потомков (Ашкелон, Ашдод, Холон, Иерусалим), сколько-то грузинских евреев переехало в Россию и в США.
Персидские евреи массово возвращались в Иран в начале 1920-х – 1930-х годах, оставшиеся арамеоязычные лахлухи были в конце 40-ых выселены в Среднюю Азию. Количество горских евреев увеличилось в 1990-ых годах с началом междоусобиц на Северном Кавказе, в Дагестане и Азербайджане, затем они в основном репатриировались в Израиль. Так что мы можем сосредоточиться только на двух группах: грузинских евреях и приехавших из России ашкеназах.
Грузинские евреи называют себя "эбраэли" или "исраэли" – слова явно ивритского происхождения. Они считают себя потомками евреев, изгнанных из Эрец-Израэль Навуходоносором после разрушения Первого Храма и затем переселившихся из Вавилона в Южную Грузию, а потому официально принято, что они проживают в Грузии 26 веков. Этому преданию как будто соответствуют и некоторые археологические находки – надгробья в районе Мцхета, древней столицы Грузии, самые древние памятники письменности в Восточной Грузии (если предание справедливо, то можно будет даже предположить, что евреи поселились в этих местах раньше грузин, т.е. являются автохтонами). Исторически, однако, зафиксировано лишь участие евреев в христианизации Грузии (началась в 337 г. н.э.) и волны переселений их туда из Византии с 6-го по 14-ый века. Ничего не известно о взаимоотношениях евреев Грузии с хазарами, а они ведь были ближайшей к Хазарии общиной, к тому же хазары неоднократно вторгались в Грузию.
С самого начала своей истории и вплоть до 19-го века грузинские евреи были конфессионально связаны с Вавилоном и Иерусалимом. Поэтому в синагогальной практике было сильно, до присоединения к России, сефардское влияние. Однако, с 19-го века эти связи оборвались и, наоборот, стало проявляться влияние ашкеназов.
Грузинские евреи пользуются грузинским языком с добавлением некоторых ивритских слов и с характерными особенностями произношения, фактически – это специфический говор, письменность – полностью грузинская. Поэтому фамилии грузинских евреев характерны – для постороннего человека – чисто грузинским звучанием (есть фамилии, встречающиеся только среди евреев, например, Исраэлашвили, Михелашвили, а есть и такие, которые могут носить и грузины, например, Давиташвили, Берндзе).
История евреев в Грузии сложилась так, что они принимали весьма малое участие в общественной жизни страны (буквально два-три имени за все века после принятия христианства) и – это единственная такая община в мире – стали крепостными, занимаясь крестьянским трудом или ремеслами и отхожими промыслами, на оброке. При этом – и это опять-таки исключение – евреи могли владеть землей и сами могли иметь крепостных, даже христиан. Однако в поминальных завещаниях грузинской знати евреев-крепостных, чаще чем других, дарили церкви, которая в итоге почти монополизировала этот вид собственности. И, конечно, церковные крепостные наиболее интенсивно подвергались внушению и чаще других принимали крещение…
Грузинские евреи жили по деревням, малыми разобщенными группами и мало общались между собой. В этом плане их положение было сложнее, чем у ашкеназов, компактно проживавших в местечках (штетлах). После отмены крепостного права (в Грузии несколько позже, чем в остальной России) начался бурный процесс урбанизации: выбирающиеся в города люди старались селиться рядом (Тифлис, Ахалцих, Кутаиси, Они, Цхинвали, позже Сухум и Батум) и появились специфические "еврейские" кварталы, в Тбилиси до сих пор сохранился такой район – Харпухи.
Переселившиеся в города селяне, люди без образования и специальности, не владеющие русским, работали грузчиками, подсобниками. Многие стали мелкими торговцами и кредиторами, на этой почве, а также под влиянием российских настроений, в Грузии возник антисемитизм, ранее не существовавший. Во второй половине 19-го века, в начале 20-го в Грузии происходит ряд кровавых наветов, чаще, чем в какой-либо области Российской империи. Их отголоски имели место даже в 1960-ых годах. (Сравнительно низкая образованность вкупе с природной предприимчивостью привели к тому, что и в 50-80-годах 20-го века мелкая торговля импортом, особенно лекарствами, сосредоточилась в руках грузинских евреев, что отнюдь не способствовала хорошему к ним отношению.)
В тех условиях, в которых жили грузинские евреи, их еврейское образование ограничивалось ТАНАХом, Талмуд был почти не известен, но все религиозные установления соблюдались и сейчас соблюдаются весьма строго. В конце 19-го века из Вильно в Цхинвали был прислан молодой раввин А. Хволес, он организовал там первую ешиву, причем обучение вначале шло посредством "иврит через иврит" (грузинский язык он выучил позже). Затем в Вильно был направлен Давид Баазов, который стал первым образованным раввином среди грузинских евреев. Рост образования привел к появлению в 1910-20-ых годах и ассимиляторского течения, которое возглавил в Кутаиси М.Хананашвили, один из первых грузинских евреев, получивших университетское образование (два его сына, М. и Л.Хананашвили, ставшие известными учеными, академик-физиолог и академик-химик, считают себя грузинами, но с давними еврейскими корнями).
В 1801 г. Грузия (вначале только Восточная) была присоединена к России. Вместе с войсками и чиновниками в Тифлис (так до 1936 г. назывался Тбилиси) попадают ашкеназы: портные, сапожники, часовщики. Однако, Закавказье не входило в черту оседлости и потому время от времени предписывалось выселять евреев, не подпадавших под определение "местных" или привилегированных групп. Указания эти, как правило, игнорировались местными властями (заменить умелых ремесленников было некем) или квартальными надзирателями (за соответствующую мзду – 5 руб в месяц, как пришлось делать моему отцу).
В начале 1900-ых годов в Тифлисе "высадился десант" евреев-врачей, получивших образование, в основном, в Германии и, с одной стороны, наслышавшихся от коллег-грузин о медицинской целине в Грузии, а с другой – о росте антисемитизма в более обжитых районах тогдашней России. (До того в Тифлисе практиковал отставной военный врач Мухаринский, создавший целую врачебную династию.)

Эта группа состояла из врачей почти всех специальностей (кроме хирургов – ими были коллеги-грузины). Они в значительной степени организовали грузинскую медицину и, только на первое время, обеспечили возможность открытия медицинского факультета Тбилисского университета в 1918 г., преобразованного затем в Медицинский институт. Затем им пришлось уступить свои места местным, уже "остепенившимся" кадрам…
Фактически именно эта группа, вместе с несколькими бывшими гимназическими преподавателями, явилась первой интеллигентной еврейской группой в Грузии, притом чисто секулярной.
Музыкальное образование в Грузии очень многим обязано А.Г. Рубинштейну: на его деньги в Тифлисе была построена музыкальная школа, преобразованная затем в консерваторию, которая первоначально носила его имя. В боковой нише на фронтоне консерватории до сих пор стоит его бюст. В дальнейшем большую роль в преподавании в консерватории играл проф. Эмиль Гуревич, из тбилисской консерватории вышли виолончелист Герц Цомык и пианист Дмитрий Башкиров.
Ивритская школа в Тбилиси была закрыта еще в 20-ых годах, а в 1938 г. прекратилось и факультативное преподавание идиша в школе № 100 (до сих пор в здании этой школы сохранились окна в форме шестиконечныз звезд).
Музей истории грузинских евреев просуществовал до 1951 г. Правда, в Тбилисском университете, единственном в СССР, существовала с начала 40-ых годов на кафедре семитологии специальность гебраистика, выпускались соответствующие труды, защищались диссертации.
Число ашкеназов в Грузии (Тифлис, Батум) увеличилось во время Первой Мировой войны (выселение из прифронтовой зоны) и последовавшей Гражданской войны (мой дед, как и некоторые другие предприниматели, решил, что Грузинская республика останется демократической и независимой и туда можно перевести свои предприятия). В Грузинской республике замминистра финансов стал еврей И. Элигулашвили, а в парламенте были выделены два места для грузинских евреев и одно – для ашкеназов.
Еще в конце 19-го века в Тифлисе возникли первые сионистские кружки, сперва ашкеназские (организатором был М.М.Усышкин), а затем и среди грузинских евреев, раввин Д.Баазов был делегатом 6-го сионистского конгресса (1903). Первая небольшая алия из Грузии произошла еще в 1863 г., затем несколько семей репатриировались в конце 19-века (в Иерусалиме даже существовал квартал грузинских евреев, "гурджи"). Алия продолжилась после советизации Грузии, откуда выехать было легче, чем из любого иного места. (К чести Э.А.Шеварднадзе надо сказать, что относительная легкость выезда сохранялась в Грузии и много позже, даже в 70-80 годах, а благодарность бывших его подданных была такова, что во время официального визита в Израиль ему стали предлагать, полусерьезно, баллотироваться в мэры Ашкелона.). Заметим, в частности, что в начале 20-ых из Тифлиса сумели выехать в Палестину родители А. Шарона, учившиеся в Тбилисском университете.
Следующее увеличение числа ашкеназов в Грузии связано с беженцами ВОВ 1941-45 годов, многим из которых некуда или трудно было возвращаться после войны (беженцы из Польши сумели, в основном, уехать на Запад).
В течение многих лет обе общины, грузинских евреев и ашкеназов, существовали параллельно, практически не соприкасаясь: язык, уровень образования, ментальность, некоторые особенности жизни, включая кухню, степень религиозности – все было различным (вот только мацу мы все покупали в грузинской синагоге). Разделяло и отношение местного населения – покровительственно небрежное к малообразованным "своим" евреям и более уважительное к образованным и умелым "русским" евреям. Различия между общинами начали уменьшаться только к середине 20-го века и почти полностью исчезли к его концу с ростом образованности грузинских евреев, их достижений в науке и в бизнесе.
Яркий пример этих изменений таков. В Тбилиси существуют две синагоги, грузинская – большая, с двумя молельными залами, отделением для шойхета, печами для мацы, и почти напротив нее небольшая и неказистая ашкеназская (до революции синагога караван-сарая) в глухом переулке. В праздники грузинская синагога, ее двор и прилегающая улица бывали забиты народом, у ашкеназской общины ранее тоже толпился народ – это был, по сути, единственный клуб, но люди, в основном, стояли снаружи. В последние десятилетия с уходом старшего поколения, с массовой репатриацией, прихожан становилось все меньше, и тогда руководители грузинской общины стали посылать туда свою молодежь: "Нельзя создавать впечатление, что евреев больше нет!" (До революции Тбилиси был в десять раз меньше, но синагог было больше: две ашкеназские и большой общинный дом, ныне в нем училище для слепых, две-три грузинских синагоги, точнее молельных дома) плюс общинный дом, в котором сейчас театр. Были и небольшие синагоги горских и персидских евреев, закрытые в конце 40-ых годов.)
Ну а сейчас единения еще больше: в Грузии один главный раввин, Ариэль Левин, получивший образование в Израиле и одинаково владеющий русским и грузинским. Он же руководит еврейской школой при синагоге. Хэсэд тоже один (д-р П.Наникашвили), одна воскресная школа (Рива Крупник), общинная библиотека и т.д. На грузинском издается газета "Менора", на русском – "Шалом". (Как обычно и бывает, чем меньше остается евреев, тем больше возникает еврейских организаций.)
Антисемитизма, во всяком случае массового, в Грузии не было [1]. Официально признаваемых причин несколько: во-первых, на протяжении всей истории евреи не составляли конкурирующей группы, во-вторых, царствующая династия Багратиони возводило свое происхождение к царю Давиду, тем самым, подчеркивая родство с Иисусом и еврейские корни, а легенда о 26 веках утверждала, что предки грузинских евреев к истории с Иисусом не причастны. Уважительному отношению к евреям способствовало образование государства Израиль: если столь малый народ может добиться независимости, значит и у нас есть шансы, а его победы над мусульманами, давними врагами Грузии, встречались с ликованием – меня, как и прочих, все поздравляли, тем паче, что этой победой был "вставлен штырь" ненавистному Советскому Союзу!
Возможно, однако, и другое, более прозаическое объяснение. Евреи составляли в Грузии слишком малочисленную и не слишком преуспевающую группу, а вот армян было много больше: перед революцией они составляли более половины населения Тифлиса, столицы Закавказья, к тому же были успешней в торговле, в связях с зарубежьем и потому гораздо более подходили на роль "национального врага". Затем, в конце 80-ых годов с пропаганды ярого и очень неумного националиста Звиада Гамсахурдия, будущего первого президента Грузии, в эту нишу были определены русские…
Борьба с "космополитами" в конце 40-ых годов в Грузии практически не ощущалась. При подготовке к депортации евреев в начале 1953 г. были закрыты обе синагоги, арестованы "бывшие сионисты", а синагогу грузинских евреев стали обыскивать в поисках то ли золота, то ли радиопередатчиков. Закончился обыск комичным образом: на нем лично присутствовал первый секретарь ЦК КП Грузии Мгеладзе и во время разбора крыши упавший кирпич попал ему точно на голову! Ликованию не только евреев, но и не любивших его грузин не было предела – Божья кара свершилась, разбор стен прекратился.
Об отношении к евреям может говорить и такой факт. С 1948 г. евреев в некоторые ВУЗы, а тем паче в аспирантуру в СССР не принимали. Но в 1955 г. я – по-видимому первым в СССР – был принят в аспирантуру Института физики и утвержден, как тогда полагалось, в ЦК КП Грузии.
Отсутствие специфической для многих частей СССР дискриминации не препятствовало поступлению в вузы, отсюда и высокий уровень образования евреев. Заметим, что среди грузинских евреев особенно ярко проявлялось стремление к медицине – сейчас в Израиле много врачей, выходцев из Грузии. Все это приводило и к большому количеству евреев в научных учреждениях (местные партийные органы, негласно проверявшие кадровый состав, требовали соблюдения "квот" на некоренное население, без уточнения их национальности). В Грузии работал ряд ученых-евреев с мировым именем: физиолог член-корреспондент АН СССР (1968) А.И.Ройтбак, геолог член-корреспондент АН ГССР (1974) М.М.Рубинштейн, геофизик Л.Шаташвили и др.
С некоторым облегчением советского режима в конце 60-ых годов и особенно под влиянием победы Израиля в Шестидневной войне в Грузии стали организовываться самые массовые демонстрации и писаться петиции с требованиями свободы репатриации. Самой знаменитой и наиболее известной петицией стало обращение 18 глав семейств в ООН от 6 августа 1969 г., фактически положившей начало широкой международной кампании за разрешение на репатриацию. Такую же роль сыграла несколько позднее сидячая забастовка грузинских евреев в здании Президиума Верховного Совета СССР и на Главпочтамте в Москве. Можно сказать, что именно настойчивость грузинских евреев, массовость их движения явились знаковыми событиями для частичного разрешения репатриации в 70-ых годов. Массовая алия грузинских евреев началась в 1971 г. и до 1981 г., т.е. еще до начала нашей "Большой алии" в Израиль репатриировалось около 30 000 грузинских евреев и более 1000 ашкеназов, проживавших в Грузии.
Очень характерным именно для Грузии явился выпуск в середине 70-ых годов сборника средневековой поэзии Востока, куда – впервые в СССР – были помещены грузинские переводы Ибн Эзры, Габироля и Галеви. Затем переводчик, Дж. Аджиашвили, ныне депутат парламента Грузии, выпустил целый сборник средневековой еврейской поэзии: в выпускных данных название сборника и имя переводчика указывались и по-русски, что позволяло мне хвастаться книгой перед друзьями в Москве.
В Израиле выходцы из Грузии, в основном грузинские евреи, стараются сохранить некоторое единство: издается на грузинском языке газета "Алия сакартвелодан" ("Алия из Грузии"), провозглашалось создание множества амутот, клубов по интересам и по профессии, начиналось издание журналов, ведутся, хотя и не очень регулярно, телевизионные передачи на грузинском и т.д. Наиболее устойчива, по-видимому, организация "Всемирный совет евреев, выходцев из Грузии", спонсируемый известным предпринимателем М.Мирилашвили из С.-Петербурга и проведший уже два конгресса в Иерусалиме (большей частью на русском языке) и имеющий свой сайт в интернете.
В Грузии остается очень мало евреев: поэт и переводчик Дж.Аджиашвили, драматург и журналист Г.Батиашвили, руководитель Центра кристаллографии АН Грузии проф. М. Намталишвили, в Институте физики продолжают успешно работать Н. Баазов и В. Паверман, в Институте химии П. Наникашвили и еще несколько человек, профессионально связанных с Грузией. Вернулся в Грузию из России мультимиллионер Бадри Патаркацишвили, ближайший друг Б.А.Березовского, филантроп и крупный организатор; ему, возможно, предстоит сыграть немалую роль в восстановлении экономики страны [2].
Помимо них в Грузии сейчас остаются старики и люди, имеющие некоторые коммерческие, а следовательно временные причины не репатриироваться.
Так что можно сказать, что 26-вековая история еврейской общины Грузии заканчивается…

Примечания

[1] Интересно сравнить в этом плане историю Грузии и Армении, соседних стран, ряд веков образовывавших общее государство. В истории древней и средневековой Армении немало говорится о евреях, селившихся в ней в то же время, что и в Грузии, об этом свидетельствуют и древние захоронения. Но затем, примерно с 15-го века, всякие упоминания о евреях в самой Армении исчезают. По мнению некоторых армянских историков не исключен массовый переход евреев в католицизм, активно пропагандируемый в это время (католики, армяне и грузины, составляют и посейчас специфическую и единую сплоченную группу). Помимо того, армянская диаспора, самая многочисленная после еврейской, конкурировала с нею в торговле и ремеслах, что привело к росту антисемитизма. После присоединения Армении к России в ней жили, время от времени, несколько десятков, может сотен евреев, но к середине 20-го века еврейское население стало расти за счет смешанных браков, а также с приглашением ряда ученых, в основном физиков, на работу в Ереван.
Патриотизм и чувство национальной гордости в Армении выше, чем в какой-либо другой стране: каждый армянин знает имена и достижения всех выдающихся армян. Во время трансляций матча на первенство мира по шахматам между Петросяном и Ботвинником никто в Ереване не работал, все не отрываясь часами смотрели перепитии игры, а меня (я как раз оказался в Ереване) утешали: "Неважно, кто выиграет – ведь у Ботвинника жена армянка, а у Петросяна – еврейка!".

[2] Бадри Патаркацишвили умер в Лондоне 12 февраля 2008 г. официальная причина смерти – сердечный приступ (прим. ред.).

******************************************************************************************

Николай (Ариэль) Борщевский, Дан Харув, Константин Кикоин, Михаил Пархомовский

К юбилею Юлии Систер

Юлия Давидовна Систер родилась в Кишиневе в 1936 г. в семье врача Давида Иосифовича Систера, получившего образование в Карловом университете Праги. (И здесь я должен поблагодарить Юлию Давидовну за сохранившиеся в семье воспоминания об этом периоде жизни отца – они помогли нам написать главу о Чехословакии в книге по истории евреев России в зарубежье.) Отец работал терапевтом, рентгенологом и гастроэнтерологом. Был заслуженным врачом Молдавской ССР. Пациенты его уважали и любили, называли врачом от Б-га. В семье царили порядочность, чувство ответственности, культура, начиная с деда – Иосифа Азаровича, писавшего стихи на идиш и переписывавшегося с Бяликом. В доме была большая библиотека, среди родных, друзей и знакомых были интересные люди – писатели, художники, актеры. В доме устраивались любительские концерты, здесь ценили шутки и юмор.
Военные годы семья провела в заволжской степи, про которую нельзя сказать, что она была глухой: на противоположной стороне Волги находился Сталинград, и в селе, где отец работал главврачом, об окончании Сталинградской битвы узнали раньше, чем об этом сообщили по радио, – прекратилась канонада. У Юли остались и другие глубокие воспоминания о жизни в селе. Пока еще, кажется, никому не пришло в голову осмыслить влияние эвакуации на детей, попавших в военные годы в новую, непривычную и, как правило, непростую обстановку. Думается, что это лихолетье сыграло положительную роль в их воспитании и становлении характера.
После школы началась учеба на химфаке университета, Юлия была активным членом студенческого научного общества, редактировала факультетскую газету «Химик». Окончила университет с красным дипломом в 1959 г. В течение 25 лет она проработала в лаборатории аналитической химии института химии Молдавской Академии Наук, где защитила диссертацию, посвященную переменнотоковой полярографии органических соединений. «Остепенившись», Юлия Систер заведовала лабораторией физико-химических методов анализа в Технологическом институте. Работала в группе экспертов по апробации новых методик. Вот некоторые из направлений ее деятельности: разработка методов анализа новых пестицидов, новых технологий переработки винограда, анализ кормовых добавок в рацион животных и птиц, аттестационный анализ стандартных образцов сплавов, анализ полупроводниковых материалов. Стала автором более 130 научных статей и двух монографий. Была научным редактором тематических сборников, справочников и т.п. Имеет внедренные работы и изобретения. Награждена медалью ВДНХ, премиями ВХО им. Менделеева, знаком «Отличник народного образования МССР» и др.
В Израиле Юлия Систер с 1990 г. Вначале она стала научным сотрудником Еврейского университета в Иерусалиме, затем Тель-Авивского университета. Многие годы Юлия Систер является научным сотрудником Краткой Еврейской Энциклопедии. С 1998 г. она активно участвует в работе НИ центра «Русское еврейство в зарубежье» и в настоящее время является его генеральным директором. Юлия Систер организовала четыре конференции (1999, 2003, 2004 и 2005 гг.), написала статьи для 8–13 томов издания «Русское еврейство в зарубежье», является членом редколлегии 10-го тома, со-редактором и составителем 11-го и 13-го томов. Юлия Систер выступает в СМИ, читает лекции.
Ее работы, опубликованные в наших книгах, разнообразны, содержательны, легко читаются. Представляем их краткое изложение.

Бессарабские евреи во французском Сопротивлении. I. Тамара Пагис.
В статье рассказывается о жизни во Франции и героическом участии в Сопротивлении Тамары Пагис. Работа опубликована в 8 томе (С.68-77). Она написана в соавторстве с Борисом Гендлером, и здесь самое время поздравить Бориса Иосифовича Гендлера, нашего автора и мужа Юлии Систер, с 75-летием. Борис Иосифович родился в декабре 1931 г. в г. Сороки (Бессарабия). В 1955 г. окончил медицинский институт. Работал врачом-терапевтом. Преподавал терапию в Кишеневском университете на гуманитарных факультетах. Имеет печатные работы. С 1990 года в Израиле, где после подтверждения диплома работал в одной из больниц. Мне приятно «посплетничать»: все наши общие знакомые в один голос восклицают: «Какой симпатичный человек!» Здоровья и благополучия Вам и Вашим близким, Борис Иосифович, успеха во всех Ваших начинаниях!
Но вернемся к Тамаре Пагис – героине статьи. После получения в 1939 г. диплома врача Тамара уехала в Париж для специализации по внутренним болезням, и там ее застала война. С самого начала оккупации Тамара стала участницей Сопротивления и прошла тяжелые испытания. Личные впечатления авторов (Юлия Давидовна и Борис Иосифович познакомились с Тамарой в послевоенной Бессарабии) и способности авторов-рассказчиков делают эту публикацию особенно увлекательной, достоверной и трогающей за душу.

Вторая статья на эту героическую и одновременно трагическую тему называется «Доктор Франсуа» (Том 8. С.78-85). Это была подпольная кличка педиатра Арона Бачкуринского, бывшего постоянным членом правления Бессарабского землячества в Париже. Арон, его жена Люба Хош и его сестра Люба с мужем Яковом Зильберманом участвовали во французском Сопротивлении с самого начала его возникновения. Доктор Франсуа был организатором и руководителем медицинской службы Сопротивления. Сестра Арона перевозила оружие, необходимые материалы для изготовления бомб. Она также была связной. Его жена готовила посылки для политических заключенных и отправляла их, а также распространяла подпольную антинацистскую литературу. Вместе с мужем они занималась и спасением еврейских детей, устройством их в надежные места. Яков погиб во время выполнения задания, а Арон, его жена и сестра были схвачены и после мучительных допросов и пыток в тюрьме отправлены в Освенцим, где в марте-апреле 1944 г. их лишили жизни.
Авторами собрано множество документов о Бачкуриских, которые переданы в «Яд ва-Шем».

Сравнительно недавно в Израиле скончался один из крупнейших эпидемиологов Советского Союза, специалист по сибирской язве профессор Эль Наумович Шляхов. Разработанные им препараты для диагностики этой особо опасной болезни были рекомендованы Всемирной организацией здравоохранения для использования во всех медицинских и ветеринарных учреждениях мира. Шляхов – герой следующей статьи Юлии Систер. Блестяще знавший французский язык, Эль Наумович стал известен французским ученым во время конгресса эпидемиологов в Ленинграде в 1957 г., когда ему пришлось переводить докладчиков, гостей, представителей фирм, помогать интервьюерам. Известность во Франции пришла и после публикации во французских журналах 15 статей, и Шляхов был приглашен в качестве лектора на постоянные международные курсы по эпидемиологии в парижском Институте Пастера. Эта работа длилась многие годы. Ему приходилось читать лекции и в других городах Франции: Лионе и Тулузе. Статья о профессоре Шляхове опубликована в 8 томе (С.313-317).

В соавторстве с мужем, доктором Борисом Гендлером, Юлия Давидовна написала статью о своем земляке Зельмане Вайнберге – химике-предпринимателе и филантропе (Том 8. С.318-324). Кишиневец, получив высшее образование в Страсбурге, он вернулся на родину, после чего ему пришлось пережить немало трудностей. Вначале – при советской власти (знакомство с ней началось с ареста отца), потом в гетто под немцами. Из гетто ему удалось бежать в Румынию, и он несколько лет жил в Бухаресте. Годы войны описаны им в автобиографической повести «Семь лет ужаса», которая вышла на четырех языках: русском, французском, английском и идиш. Последние 50 лет Вайнберг прожил в Париже, где стал предпринимателем-миллионером. Он часто приезжал в Израиль, оказывал большую финансовую помощь его университетам, ученым и студентам. В 1985 г. Тель-Авивский университет присвоил Зельману Вайнбергу почетное звание доктора философии.

27 декабря 1999 года состоялась Конференция НИ центра «Русское еврейство в зарубежье», посвященная 50-летию Института им. Хаима Вейцмана. Отчет о конференции написала Юлия Давидовна (он написан в соавторстве с проф. Ароном Черняком и опубликован в 8 томе). Писать отчет ей было не сложно – ведь она же и организовывала этот форум. Его участников приветствовали министр абсорбции проф. Юлия Тамир, известный ученый проф. Эдуард Трифонов, другие. Основные доклады: Ученые – выходцы из России в Палестине/Израиле – приоритетная тема НИ центра «Русское еврейство в зарубежье» (М. Пархомовский); Хаим Вейцман – ученый и организатор науки (А. Черняк); Четвертый президент Израиля, выдающийся химик Эфраим Кацир (Ю. Систер); Участие ученых-репатриантов в биологических исследованиях Ин-та им. Вейцмана (Р. Незлин); Вклад русскоязычных химиков в химическую науку и промышленность Израиля (Ю. Систер); Ученые-репатрианты на страницах Краткой еврейской энциклопедии (М.Кипнис). Слова выступившего в прениях М. Хейфеца прозвучали как основной вывод конференции: "Приезд массы русских евреев – неисчерпаемое богатство, которое свалилось на Израиль. Истеблишмент страны не может оценить и освоить это богатство. А именно такая способность оценки иммигрантов и создание условий для реализации их потенциала дала США возможность стать ведущей державой мира".

Героем следующей статьи Юлии Систер является ее коллега Моиз (Моисей) Гайсинский. Этот внук раввина родился недалеко от Киева, учился в Харькове, а в 1921 г. нелегально уехал в Эрец-Исраэль. Через два года тяга к образованию перетянула. Гайсинский уезжает в Италию и получает химическое образование в Риме (1923-27). Вскоре он переехал во Францию. Работал в лаборатории Кюри и стал одним из основоположников радиохимии. Более 20 лет был директором Национального центра научных исследований Франции. Работоспособность Гайсинского была невероятной. Так в 1955 г. он правил семь диссертаций, осуществил шесть больших поездок, в том числе в США и СССР, закончил огромную работу над книгой «Ядерная химия и ее применение». Это была первая так сказать «ядерная» монография. В числе других языков она была переведена на русский. Гайсинский был главным редактором нескольких серий монографий, например, «Химические и биологические эффекты радиации». При сборе материалов (они в основном были на французском языке) д-ру Систер особенно пригодились ее знания французского. Украсила статью и информация, полученная автором от ее коллеги, а ныне вице-президента Академии наук Латвии Яна Страдыня, который многие годы переписывался с Гайсинским. Оба они интересовались историей науки и проверяли легенду о переписке Марии Кюри с народовольцем, а потом сибирским золотопромышленником Болотом, интересовавшимся радиоактивностью. Этот человек стал прообразом Рахметова в книге Чернышевского «Что делать?». Статья опубликована в 9 томе (С.264-272).

Из интервью Людмилы Школьник (Беэр-Шева) с генеральным директором НИ центра «Русское еврейство в зарубежье» Юлией Систер в связи с его пятилетним юбилеем (2002).

В начале января в Иерусалиме состоялась конференция, посвященная еврейскому самосознанию в меняющемся мире. Погода стояла ужасная, на город обрушился ливень, начинался снегопад, но мужественные участники выступали на пленарных и секционных заседаниях. Запомнилось сообщение Якир Эйнат «Чуковский и Маршак на иврите». Мало кто знает, что юная докладчица и переводчица, родившаяся в Израиле, – внучка известного писателя на идиш Янкеля Якира.
На секции «Культурологические проекты» я прочла доклад об издательской деятельности научно-исследовательского центра, упомянула о работах, для которых нашла авторов, например, для статьи о художниках Михаиле и Янкеле Кикоиных.
В книге появился оригинальный раздел для освещения текущих событий в русско-еврейской диаспоре – «Журнал в книге». В нем опубликованы острая дискуссия и отчет об организованной нами конференции в связи с 50-летием НИИ им. Х.Вейцмана: в становлении Института основная заслуга принадлежит выходцам из России.
В этом году исполнилось 140 лет со дня рождения художника Леонида Пастернака и 100 лет со дня рождения его дочери Лидии, доктора биохимии, поэтессы, переводчицы стихотворений брата – Бориса Пастернака на английский. Это послужило приятным поводом для нашей очередной встречи на радио, где речь шла о семье Пастернаков, о которой много говорится на страницах наших книг.
Одна встреча у меня состоялась 2 июля в Тель-Авиве в помещении Дома писателей. Обстановка была теплая, нестандартная. Более подробно рассказала о создателе израильской оперы – бывшем дирижере Мариинского театра Мордехае Голинкине, о забытых поэтах Раисе и Михаиле Горлиных, погибших в Катастрофе. Это Раиса Блох-Горлина написала стихи для песни «Здесь шумят чужие города / И чужая плещется вода», которую пел А.Вертинский. Речь шла и об ученых, работавших в парижском институте Пастера: И.Мечникове, В.Хавкине, А.Безредка, а также проф. Э.Шляхове, признанном специалисте по сибирской язве – по его трудам принимала решения ВОЗ. Рассказывала о судьбе нобелевского лауреата по химии Р.Хофмана, спасенного узника нацистов, ставшего известным и как поэт, и как философ. О своих встречах с людьми, о которых пишу, например, о проф. Э.Кацире-Качальском (его вклад в химию белков признан учеными всего мира), четвертом президенте Израиля, доброжелательным, улыбчивым человеком со сложной и интересной судьбой, который заинтересовался деятельностью нашего центра.
На вопрос Л.Ш. – Вы живете в Кирьят-Экроне, Михаил Пархомовский – в Бейт-Шемеше, Дан Хрув – в Иерусалиме. Как вы общаетесь, согласовываете работу и т.д.? Ю.С. ответила: Помните, когда-то много говорили и писали о так называемых незримых коллективах: живут ученые в разных местах, а занимаются одной темой. Пользуемся обычной и электронной почтой; наращиваем телефонные счета…
Авторы статей живут в Америке, России, Новой Зеландии, Франции, Швейцарии, Германии… В двух последних книгах соредакторами и составителями стали ученые из Великобритании и Франции. М.Пархомовский переписывается с исследователями более десяти стран. В ряде из них наши книги пользуются известностью, и о нашей деятельности пишут газеты и журналы. Сейчас нет ни одной книги о Русском Зарубежье, где не было бы ссылок на наше издание.

Вскоре после репатриации Юлии Давидовне довелось усовершенствовать свой иврит у замечательной женщины Нурит Пери, – она преподавала его на добровольных началах. Основной ее специальностью являлось воспитание и обучение детей с врожденными дефектами Нурит работала десятки лет, и ее вклад в становление этого вида системы образования в Израиле колоссален. Юлия Давидовна посвятила ей содержательный очерк, который опубликован в нашем 10-м томе.

Великая миссия Ицхака Шнеерсона. И.Шнеерсон (1879–1969) из Каменец-Подольска предстает на страницах статьи Систер живым евреем, говорящим на идиш. Этот человек увековечил свое имя, создав Центр современной еврейской документации – научную организацию с колоссальным количеством свидетельств Катастрофы европейского еврейства. Шнеерсон начал собирать эти материалы в Гренобле в 1943 г. , и Центр сразу же после освобождения Парижа от немцев переехал туда. Сейчас туда приезжают работать ученые со всего мира. А в начале 1950-х гг. Шнеерсон посвятил себя другому проекту – созданию Мемориала неизвестному еврею-мученику – и в 1956 г. этот мемориал был воздвигнут в Париже (10 т. С.451-458).

Самое активное участие приняла Юлия Давидовна в 11 томе (2005 г.), первом из серии «Идемте же отстроим стены Йерушалаима». В этой книге она ведущий соредактор-сосоставитель и автор или соавтор пяти материалов.
И 12-й том, о русских евреях в Америке, вышел не без участия Юлии Давидовны – здесь опубликована ее работа (в соавторстве с физиком Борисом Цукерблатом и историком Кларой Жигня) об академике, специалисте по квантовой химии Исааке Берсукере, авторе большого количества работ на русском и английском языках.
Наконец, Юлия Систер соредактор и сосоставитель нашего 13 тома, в котором опубликованы материалы, относящиеся к Сопротивлению и Катастрофе. В книгу включены три ее статьи, опубликованные в наших предыдущих томах.
Поздравляем Юлию Давидовну со славным юбилеем и шлем самые теплые пожелания дальнейших успехов в ее организаторской, творческой и редакторской деятельности!