Неточкин салон

Историкам эмиграции русский Париж 20 – 30-х годов известен лучше, изучен ими подробнее, чем Париж послевоенный. Конечно, время расцвета, предвоенные десятилетия привлекают своим блеском больше, чем менее яркое послевоенное время. Юрий Терапиано, участник и вдумчивый наблюдатель этих обоих периодов зарубежной литературы, назвал сороковые–пятидесятые годы «смутным временем». Литература послевоенного Парижа заметно обеднела. На весь русский Париж имелся только один литературный журнал  «Возрождение» – основанное в 1949 г. издание правого направления. Русская словесность во Франции к тому времени недосчитывала многих своих творческих участников. Перед началом войны умер Ходасевич. Во время войны – Мережковский, Милюков, П.Струве, Бурцев, Осоргин, Бальмонт, Ирина Кнорринг. В 1944 умер в Швейцарии Анатолий Штейгер. Сразу после войны – З.Гиппиус, в 1948 – Бердяев. Погибли от рук фашистов М.Горлин, Р.Блох, И.Британ, И.Фондаминский, Ю.Фельзен, Ю.Мандель-штам, А.Кулишер, Б.Вильде, А.Скрябина. Многие литераторы после поражения Франции перебрались за океан: Алданов, Г.Федотов, Вишняк, Цетлин, Набоков и др. В 1949 г. уехал в Израиль Д.Кнут. Некоторые приняли советское гражданство и вернулись в СССР (Ладинский, Софиев и др.). Из послевоенной Европы велика была эмиграция в Америку. Париж уже не называли столицей русского Зарубежья. В бывшей «столице» оставалась теперь едва ли не одна треть литераторов старшего и младшего поколений, поэтов и прозаиков, философов и публицистов, критиков и видных журналистов, еще недавно определявших в совокупности лик блистательного русского Парижа. Говорили: Париж опустел.

И все же литературная жизнь начала возрождаться сразу после окончания войны. Уже в 1945 г. выходят книги парижских поэтов-эмигрантов «Сирко» (1945) Н.Туроверова, «Звезды в аду» (1946) В.Мамченко, «Somnium breve» (1948) С.Маковского. В 1949 г.    вышли сборники стихов Довида Кнута, Юрия Одарченко, Николая Станюковича. Были изданы посмертно книги Ирины Кнорринг и матери Марии. А о 1950-м можно говорить даже как о некотором расцвете: одновременно выходит несколько книг, которые остались в русской поэзии. Прежде всего это «Портрет без сходства» Г.Иванова, не выпускавшего своих сборников 13 лет. Затем – монументальный «Дневник в стихах» Н.Оцупа, «Роза и чума» А.Ладинского, «Воздушный змей» В.Корвина-Пиотровского; «Монолог» – первая книга Игоря Чиннова; сборники А.Шиманской и И.Одоевцевой. Кроме того, в 1950 г. вышли посмертно «Годы» Юрия Мандельштама и «Дважды два – четыре» Анатолия Штейгера.

Снова зарождалась кружковая жизнь, которая была столь интенсивной и обогащающей в годы между двумя мировыми войнами. На четверговых встречах у Бунина собиралось до 30 человек. С конца сороковых годов в более узком кругу были известны «литературные четверги» у Кирилла Померанцева, а по средам поэты встречались в тесной квартире у А.Гингера и А.Присмановой. Там бывали Г.Иванов, Одоевцева, Раевский, Софиев, Можайская, Адамович. Устраивала у себя на дому творческие вечера и поэтесса Тамара Величковская.

Но единственным литературным салоном в полном смысле этого слова были собрания у Анны Морисовны Элькан (? – 22 июня 1962), у Неточки (как ее называли друзья) в доме на улице Тильзит и авеню Ваграм. Ю.Терапиано, участник этих собраний, рассказывал о них много лет спустя: «В послевоенном Париже литературная жизнь в среде оставшихся "довоенных парижан" как-то сама собой сосредоточилась в салоне Анны Морисовны Элькан, жившей когда-то в Петербурге и ставшей свидетельницей тамошней литературной жизни первых лет революции»[i].

Слова о том, что все это вышло как-то само собой, в известной степени справедливы. Терапиано говорит о личности Элькан, о ее обаянии, энергии, богатой значительными встречами биографии. Но были и другие сопутствующие обстоятельства: просторная, например, квартира, удобно расположенная (неподалеку от знаменитой площади Звезды). Немаловажным фактором было и то, что в этой квартире снимал две комнаты С.К.Маковский, в прошлом редактор журнала «Аполлон», поэт, историк искусства, в будущем автор книги «На Парнасе серебряного века», да и сам – живая история того кратковременного, задушенного русского ренессанса. Маковский был председателем существовавшего до войны и теперь заново организованного Объединения писателей и журналистов[ii], а Анна Элькан – секретарем. Так что неформальные собрания поэтов у нее на квартире имели и организованное, формальное подспорье в виде названного Объединения. Маковский и Элькан знакомы были еще до эмиграции, в Петрограде.

Литературное объединение, кружок или салон, приобретают как бы второе дыхание, если собрания участников располагают еще и своим печатным изданием. Салон Элькан своего периодического издания не имел, зато был тесно связан с издательством «Рифма». Основанное в конце 1949 г., оно специализировалось на выпуске эмигрантских сборников стихов. За время своего существования «Рифма» выпустила примерно тридцать поэтических книжек, оформленных  строго и со вкусом под наблюдением Маковского, председателя редколлегии «Рифмы». Секретарем издательства была выбрана Элькан. Первая книга вышла в феврале 1950 г. и с того времени, оставаясь хозяйкой салона и секретарем Объединения писателей и журналистов, она в качестве секретаря участвовала в подготовке к изданию поэтических книг Г.Иванова, Штейгера, Набокова, Булич, Ю.Трубецкого, Одоевцевой, Ладинского, И.Чиннова, Яссен, Андреева, Мамченко, Терапиано, Г.Раевского, Червинской, Т.Величковской, двух книг самого Маковского и др.

Работа в издательстве, взыскательном в отношении художественного оформления книги, не была для Элькан совершенно новым опытом. Еще в Петрограде она принимала участие в издательских делах своего мужа Б.В.Элькана. Бернард Веньяминович, пылкий коллекционер-энтузиаст, основал совместно с другим коллекционером, несравненным знатоком книжной графики Ф.Ф.Нотгафтом издательство «Аквилон». Издательство было задумано оригинально. Ведущую роль в нем играли оформители и иллюстраторы книг, причем в ту пору, когда в Петрограде еще была жива и активна целая плеяда выдающихся художников-графиков – Добужинский, Бенуа, Конашевич и др. Художник, как правило, сам выбирал классическое произведение – например, Карамзина, Пушкина, Достоевского или Фета – и создавал цикл иллюстраций. «Аквилон» существовал в годы нэпа, возникнув в самом его начале, в 1921 г. «Появление "Аквилона" тогда радовало как культура книги и любовь к ней», – писала Элькан[iii]. Изящество этих книг, иллюстрации выдающихся мастеров, общий эстетический уровень, привлекавший внимание по контрасту с остальной книжной продукцией, сделали аквилоновские издания раритетами, предметом вожделения собирателей и ценителей художественной книги.

Круг художников, с которыми лично встречалась Элькан, был обширный. Она называла такие значительные имена, как Головин, Лансере, Сомов, Бенуа, Добужинский, Кустодиев, Анненков, Верейский, Митрохин, Конашевич. Многое она помнила о встречах и умела увлекательно рассказать, обладая прирожденными данными мемуариста – цепкой памятью, острой наблюдательностью и повествовательным даром.

Петербургские художники не были единственным кругом ее встреч. Еще в доме своего отца, статского советника Мориса Абельмана, придворного врача-окулиста, ей доводилось встречаться с людьми науки. Ее мать, Мария Вениаминовна Абельман (1875 –    8 февраля 1958) происходила из семьи баронов Гинцбургов. По словам одного из посетителей салона Элькан, Мария Вениаминовна «была великим меломаном и не только любила музыку, но и знала лично большинство мировых знаменитостей»[iv]. Благодаря одному из таких знакомств, а именно дружбе с Шаляпиным, семье Элькан удалось эмигрировать в конце двадцатых годов, когда массовая эмиграция уже давно закончилась и бывали лишь единичные случаи отъезда на Запад. Мария Вениаминовна была страстной любительницей поэзии. Кроме русских поэтов, всю жизнь перечитывала Гете, а «Фауста» знала почти наизусть. В Париже она жила вместе с дочерью до своей смерти в возрасте 83 лет. «Она осталась светлым образом не только во мне, но и в памяти всех ее знавших людей», – писал Кирилл Померанцев[v]. На поэтических собраниях в салоне Элькан она не присутствовала, но была знакома по-домашнему со многими, в особенности же с теми, кто засиживался допоздна, когда все другие уже разошлись по домам. Георгий Иванов, восхищавшийся ее душевной открытостью, врожденным тактом и пронесенной через всю долгую жизнь любовью к поэзии, посвятил ей стихотворение «Я в вашем доме гость случайный...». O ней вспоминал Кирилл Померанцев: «Я никогда так не испытывал присутствие человека – не человека, состоявшего из тела и костей, но Человека, чьим духом создано все святое и великое на земле... В ее взгляде никогда не было упрека или осуждения: было желание понять, было стремление помочь, и всегда светилась любовь... С Марией Вениаминовной дружили многие известные люди... Но если ее любили и почитали, то и она любила всех, с кем ей только приходилось встречаться, без всякого различия национальности, ранга, титула и положения. Она любила лишь одно, чтобы человек был правдив» [vi].

Любовью к поэзии Элькан была обязана матери. Стихи она начала писать еще в Петербурге. Печаталась она мало и в поэзию вошла лишь несколькими стихотворениями в журнале Софии Прегель «Новоселье». О своих встречах с поэтами Элькан рассказала в мемуарном очерке «Дом Искусств». Судя по этому слишком сжато написанному очерку, ей довелось видеть и слышать, как читали свои стихи Блок, Кузмин, Гумилев, Ходасевич. Много раз встречала она Ахматову, а Гумилева, когда он жил в Доме Искусств, – почти ежедневно. Элькан сама назвала свои мемуары о Доме Искусств «беглыми строками» и закончила воспоминания словами: «Люди и дни "Дома Искусств" далеко не исчерпаны этими беглыми строками, и к ним надо еще не раз возвращаться, дополняя свои воспоминания»[vii]. Дополнила ли она их? Достоверно об этом ничего не известно, однако при ее склонности к литературному труду, можно предположить, что к своим запискам о виденном и пережитом она действительно возвращалась. Мы не знаем, например, ни о содержании, ни о судьбе произведения «Плавки», о существовании которого известно лишь со слов Адамовича[viii]. Писала она и газетные статьи на литературные темы. Одна из них – отклик в защиту своего старого петербургского знакомого, написанный вслед за появлением в «Гранях» разносного очерка Глеба Струве «Об Адамовиче-критике». Знакомство с Адамовичем – важная страница в биографии Элькан. Познакомились они, очевидно, в Доме Искусств, о чем не слишком отчетливо говорится в ее мемуарном очерке: «Помню по Дому Искусств, на этом или другом вечере, Георгия Викторовича Адамовича. При нашем долголетнем знакомстве, позволю себе  сказать, дружбе, впечатление от его личности в разные годы на протяжении жизни сливаются в нечто целое. Тогда уже вышла книга Георгия Викторовича "Чистилище", стихи его волновали особой простой выразительностью, каким-то заострением поэтического переживания; в его даре поражало сразу достигнутое мастерство... От него многого ждали и тогда уже порой ссылались на его высказывания, поражавшие умом и благожелательной проницательностью»[ix].

«Чистилище» Г.Адамовича вышло в 1922 г. К тому времени Элькан уже сама писала стихи. О том, как в парке, быть может, в Летнем саду, в петроградской «легкой тишине» она впервые почувствовала прикосновенье музы, Элькан писала через много лет в Париже:

Небо розовеет над Сенатом,

Холодно, в тумане фонари,

Сани на мосту скрипят покатом,

Светит снег на крышах до зари.

.......................................................

Жесткий гравий и скамейку сада,

Где когда-то в легкой тишине,

В первый раз с глубокою отрадой

Заглянула муза в душу мне.

В этом ностальгическом стихотворении переплетаются реалии двух городов, Петербурга и Парижа, в которых прошла жизнь Элькан:

Вечер, даль над Сеной розовеет,

В темном небе вспыхнул огонек,

Высоко стальная птица реет,

Держит путь на северо-восток.

Это и еще два ее стихотворения были напечатаны в журнале «Новоселье» в 1949 – 1950 гг. Стихи четкие, свидетельствующие о вкусе и начитанности, дилетантскими их не назовешь. Вряд ли окружающие воспринимали ее как поэта. Но есть интересное свидетельство, противоречащее этому восприятию. В 1948 г. Александр Гингер завел альбом, в который посетители его домашних литературных вечеров записывали свои стихи. Число посетителей каждый раз было невелико, но в течение времени общее их число было около пятидесяти. Все поэты оставили записи в альбоме Гингера. Выборочный перечень этих имен может дать представление о круге знакомств Элькан, о том круге, в котором протекала ее жизнь в послевоенном Париже: И.Бунин, Маковский, Смоленский, Ладинский, Корвин-Пиотровский, Померанцев, Чиннов, Ю.Терапиано, Г.Ада-мович, А.Горская, Т.Величковская, О.Можайская, В.Мамченко, Г.Раевский, П.Ставров, жена Гингера поэтесса Анна Присманова, блестящий и очень субъективный критик Эммануил Райс; сестра погибшего от рук нацистов Ю.Мандельштама поэтесса Татьяна Штильман; ближайший друг Поплавского, много о нем писавший переводчик и поэт Н.Татищев, и еще Довид Кнут, Борис Закович, Николай Оцуп, Леонид Ганский, Александр Браславский  (издавший до войны три сборника, первый из них под псевдонимом Булкин); Перикл Ставров; Николай Оболенский, напечатавший как раз в то время свои стихи в первой послевоенной антологии «Эстафета».

А.Элькан, как и все вышеназванные, оставила в альбоме Гингера свои стихи – то шуточные, то лирические. Ранее это ее стихотворение, насколько известно, не печаталось:

Уж тяжелеет поступь по земле,

Быстрее время пролетает мимо,

А где-то там, на самой глубине,

Жизнь продолжает течь неуловимо.

С трудом передвигаясь, как слепой,

Ты ощупью бредешь в беззвучье мира,

И лиры сослепу касаешься рукой,

И чистым звуком отвечает лира[x].

Большинство, если не все поэты альбома Гингера бывали или побывали в салоне Элькан, но на основании проверенных фактов можно говорить как о действительных участниках только о Маковском, Адамовиче, Г.Иванове, Одоевцевой, Терапиано, Померанцеве, Г.Раевском, Гингере, Присмановой, Корвин-Пиотровском, Оцупе, П.Ставрове, Ю.Бек-Софиеве, Ладинском, Смоленском. Бывала на улице Тильзит София Прегель, переехавшая из Нью-Йорка в Париж в 1948 г. Побывала в салоне жившая с 1923 г. в Нью-Йорке поэтесса Ирина Яссен, приезжавшая летом 1949 г. по делам основанного ею издательства «Рифма». И еще посетитель – журналист, критик и один из замечательных мемуаристов зарубежья Александр Бахрах. Посещала встречи на улице Тильзит также Л.Е.Руманова, жена Аркадия Вениаминовича Руманова, одного из известнейших в дореволюционной России журналистов.

Многим из собиравшихся в салоне выпала тяжелая участь в военные годы. Этот опыт на грани жизни и смерти, острая память о нем, еще не приглушенная длительностью времени, должны быть приняты во внимание, чтобы понять психологию бывавших у Элькан на улице Тильзит. Корвин-Пиотровский участвовал в движении Сопротивления, был арестован, сидел в нацистской тюрьме в камере смертников. Участником движения Сопротивления были Померанцев и Оцуп, причем последний полтора года отсидел в итальянской тюрьме; бежал, был пойман, отправлен в концлагерь, совершил новый побег. Адамович, уже очень немолодым человеком, вступил добровольцем во французскую армию. Гингер во время войны оставался в Париже. Четыре раза его приходили арестовывать, чтобы депортировать в Германию, и было подлинным чудом, что он уцелел в годы нацистской оккупации.

Хозяйка салона тоже имела за своими плечами длительный опыт жизни на краю гибели. В апреле 1944 г. она была схвачена французскими жандармами и отправлена в ниццскую тюрьму, а оттуда в лагерь, о котором через года два после освобождения писала: «...Толпа людей... На всех одно клеймо – желтая звезда. Мы в лагере Дранси – преддверии того ада, который был создан нацистской Германией... Прямой путь к смерти: депортация. Это пронзает, как молния... Все наши усилия должны быть теперь направлены на одно: остаться в Дранси. Это возможно в самых редких случаях... Мы с дочерью сразу решили встать на путь борьбы и отрицания. Наш славянский тип будет первой защитой, в остальном вверимся судьбе... Депортации в Аушвиц... не меньше двух в месяц. Эшелон состоит из 1200 – 1500 человек... Депортации для Дранси – это то же, что печи для Аушвица»[xi].

Так в напряжении, унижении, страхе, глядя в лицо смерти несколько месяцев, она жила в преддверии ада до освобождения в 1944 г.

Не было в истории другого такого литературного салона, участники которого прошли бы через столь жестокие испытания.

Встречались «раза два в месяц за чайным столом», по словам К.Померанцева[xii]. Согласно же воспоминаниям Терапиано, «квартира А.М.Элькан в послеобеденное время и особенно по вечерам почти всегда была полна литераторов»[xiii]. В возникавших в гостиной (по словам Терапиано – «в столовой») беседах ведущая роль принадлежала Маковскому. Говоря о том, сколь часты бывали встречи в «Тильзите», как в обиходе называли салон, по-видимому, более точен Померанцев, а не Терапиано. Кроме неформальных встреч за большим круглым столом, в той же гостиной проходили и вполне формальные заседания Объединения писателей и журналистов. Полтора года (с конца 1950 до середины 1952) председателем Объединения был Адамович. Когда Адамович, живший в то время то в Манчестере, то в Ницце и бывавший в Париже наездами, 7 июня сложил с себя полномочия председателя, было избрано новое правление (председатель – Терапиано, секретарь – Элькан и казначей – Бахрах).

На неформальных встречах в «Тильзите» поэты читали стихи, обсуждали их, велись беседы на литературные темы. Устраивались и тематические вечера с докладами. «У Неточки я читал доклад о "русской душе", что накануне читал у масонов», – писал 25 апреля 1952 г. Адамович Бахраху[xiv]. В феврале 1953 читал о Гумилеве свой доклад Николай Оцуп. В марте 1952 г. Элькан хлопотала об устройстве вечера, посвященного столетию со дня смерти Гоголя.

При участии Элькан Объединение пыталось создать свой журнал – попытка кончилась неудачей: собрано было всего около тысячи франков. Элькан находилась в центре всей этой порой успешной, порой безрезультатной деятельности. Благодаря ее личному обаянию на встречах установилась та дружественная атмосфера, которая притягивала к себе «весь» русский литературный Париж конца сороковых – начала пятидесятых годов. Порой проявлялась в ней и какая-то наивная импульсивность, которую вышучивал в своих письмах Адамович. «У Веры Николаевны, – пишет он Бахраху, – был траурный прием (по случаю годовщины со дня смерти  Бунина. – В. К.); Неточка заявила, что она в Ницце не боялась немцев, когда вспоминала, что где-то недалеко Иван Алексеевич»[xv]. Но дружеские отношения с Эльканшей, как называл ее Адамович, не прекращались до ее смерти. Всякий раз, приезжая из Манчестера в Париж, Адамович навещал ее и узнавал от нее новости русско-парижского литературного быта.

Литературное наследие, которое Элькан оставила после себя, весьма скромное. Количество выявленных ее стихотворений столь мало, что причислять ее к поэтам русского Зарубежья было бы неосмотрительно. Но и в тех немногих стихотворениях, которые нам известны, просматриваются настроение и общая атмосфера эмигрантской послевоенной поэзии. Чуть более весомым оказался ее вклад в мемуаристику. Ее основной – и немалый – вклад в литературную жизнь русского Парижа остался за текстом. Она была лицом объединяющим. Без нее как создательницы литературного салона, без ее участия в Объединении писателей и журналистов, без ее деятельности в издательстве «Рифма» русский литературный Париж жил бы более разобщенным и  нечто малое, но невосполнимое было бы утрачено в самом литературном процессе послевоенных лет.

_______________________________

[i] Ю.Терапиано. Литературная жизнь русского Парижа за полвека. Париж – Нью-Йорк, 1987. С.188.

[ii] Впоследствии председателем «Объединения» стал Георгий Адамович.

[iii] Анна Элькан. Дом Искусств // Мосты. 1960. №5. С.298.

[iv] Кирилл Померанцев. Сквозь смерть. Воспоминания. Лондон: OPI, 1986. С.87.

[v] Там же. С.86.

[vi] Русская мысль. 18 февраля 1958.

[vii] Мосты. 1960. №5. С.298.

[viii] Минувшее. 1997. №5. С.408.

[ix] Мосты. 1960. №5. С.296–297.

[x] Печатается по автографу.

[xi] А.Элькан. Дранси – лагерь во Франции // Новоселье. 1947. №33–34. С.122–123.

[xii] К.Померанцев. Указ. соч. С.86.

[xiii] Ю.Терапиано. Указ. соч. С.189.

[xiv] Новый Журнал. 1999. №217. С.47.

[xv] Неопубликованное письмо Адамовича от 14 ноября 1954 г.; хранится в Бахметевском архиве (Нью-Йорк).

[1] Ю.Терапиано. Литературная жизнь русского Парижа за полвека. Париж – Нью-Йорк, 1987. С.188.

[1] Впоследствии председателем «Объединения» стал Георгий Адамович.

[1] Анна Элькан. Дом Искусств // Мосты. 1960. №5. С.298.

[1] Кирилл Померанцев. Сквозь смерть. Воспоминания. Лондон: OPI, 1986. С.87.

[1] Там же. С.86.

[1] Русская мысль. 18 февраля 1958.

[1] Мосты. 1960. №5. С.298.

[1] Минувшее. 1997. №5. С.408.

[1] Мосты. 1960. №5. С.296–297.

[1] Печатается по автографу.

[1] А.Элькан. Дранси – лагерь во Франции // Новоселье. 1947. №33–34. С.122–123.

[1] К.Померанцев. Указ. соч. С.86.

[1] Ю.Терапиано. Указ. соч. С.189.

[1] Новый Журнал. 1999. №217. С.47.

[1] Неопубликованное письмо Адамовича от 14 ноября 1954 г.; хранится в Бахметевском архиве (Нью-Йорк).