Почему людям трудно отказаться от религии
Бор засмеялся. «Разумеется, я не верю в такие вещи, друг мой. Совершенно не верю. Я попросту не могу верить во всю эту чушь. Но мне сказали, что подкова приносит удачу независимо от того, верите вы в это или нет».
Доминик Джонсон (Dominic Johnson), рассказавший эту историю, признает, что Бор, вероятнее всего, пошутил. Однако в ответе физика заключена очень важная и правдивая мысль. Люди постоянно ищут в происходящих с ними событиях некий сценарий, который выходит за границы системы причин и следствий. Независимо от того, насколько, по их мнению, их взгляд на мир определяется наукой, они продолжают мыслить и действовать так, будто за их жизнями наблюдает нечто надчеловеческое. Джонсон пишет следующее: «Люди по всему миру верят — осознанно или неосознанно — что мы живем в справедливом мире или в высокоморальной вселенной, где люди всегда получают по заслугам. Наш мозг работает таким образом, что мы не можем не искать некий смысл в хаосе жизни».
Будучи одновременно эволюционным биологом и доктором политологии, получившим образование в Оксфорде, Джонсон считает, что стремление отыскать сверхъестественное объяснение естественных процессов универсально — это «всеобщая черта человеческой природы» — и оно играет важную роль в поддержании порядка в обществе. Выходя далеко за пределы культур, определяемых монотеизмом, оно «пронизывает самые разные культуры по всему миру во все исторические периоды, от племенного сообщества… до современных мировых религий, включая атеизм».
Награда и наказание могут исходить не только от единого вездесущего божества, как считается в западных обществах. Функция обеспечения справедливости может быть распределена между огромной невидимой армией богов, ангелов, демонов, духов, или она может реализовываться неким безликим космическим процессом, который вознаграждает за хорошие дела и наказывает за плохие, как в случае с буддистской концепцией кармы. Человеческое сознание требует наличия некоего нравственного порядка, выходящего за пределы любых человеческих институтов, и ощущение того, что наши действия подвергаются оценке со стороны некой сущности, пребывающей за пределами естественного мира, играет вполне конкретную эволюционную роль. Вера в сверхъестественную награду и наказание как ничто другое способствует социальному взаимодействию. Вера в то, что мы живем под каким-то сверхъестественным руководством — это вовсе не пережиток суеверий, который в будущем можно будет просто отбросить, а механизм эволюционной адаптации, который присущ всем людям.
Этот вывод вызывает гневную реакцию со стороны нынешнего поколения атеистов. Для Ричарда Доукинса (Richard Dawkins), Дэниэла Деннетта (Daniel Dennett), Сэма Харриса (Sam Harris) и других религия — это смесь лжи и заблуждений. Эти «новые атеисты» — наивные люди. С их точки зрения, которая берет свое начало в философии рационализма, а не в теории эволюции, человеческое сознание — это способность, которую человек стремится использовать для создания точного представления о мире. Такая точка зрения содержит в себе проблему.
Почему большинство людей по всей планете и во все времена так привержены той или иной версии религии? Это можно объяснить тем, что их сознание деформировано зловредными священниками и дьявольской элитой власти. Атеисты всегда питали слабость к такого рода демонологии — в противном случае они попросту не смогли бы объяснить чрезвычайную живучесть взглядов и убеждений, которые они считают отравляюще иррациональными. Таким образом, укоренившаяся человеческая склонность к религии является проблемой существования зла для атеистов.
Но что, если вера в сверхъестественное нормальна для людей? С точки зрения тех, кто воспринимает теорию эволюции достаточно серьезно, религии — это не интеллектуальная ошибка, а адаптация к опыту жизни в мире, полном неизвестности и опасностей. Нам необходима такая концепция, в рамках которой религия понимается как неисчерпаемо сложный набор верований и практик, сформировавшихся с целью удовлетворения человеческих потребностей.
Книга Доминика Джонсона «Бог наблюдает за тобой» (God Is Watching You) — это широкомасштабная и чрезвычайно интересная попытка исправить этот недостаток. Эта написанная живым языком и изобилующая яркими примерами книга рассказывает, как вера в сверхъестественное наказание может усмирить кратковременное своекорыстие и укрепить общественную солидарность. Одним из важных свидетельств этого стало революционное исследование, проведенное двумя психологами, Азимом Шариффом (Azim Shariff) и Арой Норензаяном (Ara Norenzayan). В ходе исследования участникам предлагалось сыграть в игру «Диктатор»: им выдавалась некая сумма денег, и они были вольны поделиться ими с неизвестным им человеком так, как посчитают нужным. Поскольку их выбор был тайным и участникам не угрожали никакие негативные последствия, самым естественным ответом Homo economicus должно было стать решение оставить все деньги себе. Некоторые участники именно так и поступили. Множество исследований показали, что некоторые люди отдавали незнакомцу примерно половину денег. А те участники, которые придерживались той или иной религии или веры, обычно отдавали еще больше.
Дальнейшие эксперименты показали, что страх перед сверхъестественным наказанием оказался более эффективным средством борьбы с эгоистичным поведением, чем надежда на сверхъестественную награду. Божество, следящее за нашими плохими поступками, порождает довольно удушающую картину мира, а идея о том, что людей проще всего контролировать при помощи страха, рисует довольно неприглядный портрет человека. Тем не менее вера в наказывающего бога может стать удивительно мощным инструментом воздействия на поведение людей, который применяется для поддержания социального порядка. Многие могут возразить, что нравственность, которую навязывает нам вера в сверхъестественное, зачастую носит чрезвычайно репрессивный характер. Вне всяких сомнений, так оно и есть, и тем не менее довольно трудно понять, какие аргументы новые атеисты могут привести, чтобы опровергнуть идею, что нелиберальные нравственные системы могут иметь эволюционную ценность. В конце концов, слишком немногие сообщества сумели остаться либеральными на протяжении длительного периода времени. Либеральные ценности могут оказаться всего лишь мгновением в безграничном процессе эволюции. Хотя нынешнее поколение атеистов предпочитает забывать об этом факте, именно такой вывод сделали мыслители-атеисты прошлого — коммунисты, позитивисты и многие социальные инженеры — которые пытались флиртовать с эволюционной этикой.
Приводя в пример другие подобные экспериментальные исследования, показавшие сходные результаты, Джонсон формулирует мощную аргументационную базу для обоснования эволюционной роли религии в процессе укрепления социального взаимодействия. Сделав это, он добавил еще одну главу в длительный спор о том, как наука соотносится с религией. И его аргументы оказались довольно обоснованными.
Во-первых, далеко не все религии сосредоточены вокруг сверхъестественной сущности, чья главная задача заключается в наказании людей за их грехи. В пантеоне Древней Греции боги могли быть такими же ненадежными и непредсказуемыми, как и сами люди — если не больше. Гермес, покровитель воров, купцов и ораторов, славился своей хитростью и умением обводить вокруг пальца и людей, и других богов. В римской и вавилонской цивилизациях существовало множество практик поклонения сверхъестественному, однако их боги не были носителями нравственности и не угрожали наказанием тем, кто нарушает правила хорошего поведения. Джонсон обращает внимание на эту проблему:
«Если идея наказания от рук сверхъестественной сущности призвана уменьшить степень эгоизма и подвигнуть к хорошему поведению, тогда остается загадкой, почему некоторые сверхъестественные сущности не только не способны наказать правильно, но и наказывают невиновных. Почему, к примеру, некоторые греческие боги были такими ревнивыми, мстительными и злопамятными? Почему в Книге Иова абсолютно добрый Бог насылает очевидно несправедливые и незаслуженные наказания на невинного человека? Почему некоторые сверхъестественные сущности противостоят друг другу? Бог и сатана — самый очевидный пример, но это явление можно обнаружить повсюду. Греки, к примеру, могли обратиться к одному богу за помощью и защитой от другого».
Хотя Джонсон признает, что эти примеры, на первый взгляд противоречат его теории, он считает их скорее исключениями. «Главное — это всеобщая тенденция… Капризные боги являются проблемой для теории сверхъестественного наказания не больше, чем существование коррумпированных политиков для теории демократического правления. При наличии достаточно большого выбора — или достаточно регулярных выборов — суть становится очевидной».
Другими словами, в процессе эволюции неизбежно сохранение тех религий, которые способствуют социальному взаимодействию, поддерживая веру в сверхъестественное наказание. Проблема заключается в том, что это скорее «карт-бланш», а не гипотеза, которую можно сфальсифицировать. Вывод, что религия является механизмом эволюционной адаптации, неизбежен, если рассматривать человека в дарвиновских терминах.
Но утверждать, что эволюция благоволит к тем религиям, в центре которых стоит идея божественного наказания, — это другое. Никто никогда не пытался выявить механизм отбора среди религий, и неясно, будет ли этот механизм работать в случае с отдельными людьми, социальными группами или их комбинациями. Ответы на эти вопросы ищут все теории культурной эволюции. В конечном счете эти теории могут оказаться не более чем неуместными аналогиями и бессмысленными метафорами.
Джонсон имеет довольно веские основания утверждать, что потребность найти некий смысл в случайных событиях глубоко укоренилась в людях. В данном случае история атеизма может послужить довольно поучительным примером. Джонсон посвящает длинную главу тому, что он называет «проблемой атеистов», утверждая, что, подобно всем остальным представителям человеческого рода, атеисты «склонны к размышлениям о сверхъестественном», которые в их случае принимают форму «суеверий и суеверного поведения». Возможно, это действительно так, однако это не самое важное, что можно сказать о стремлении атеистов удовлетворять те потребности, которые призвана удовлетворять религия. Атеистические движения прошлых столетий — почти без исключений — свидетельствуют об их потребности в нахождении смысла, которая заставила их копировать многие модели мышления, характерные для монотеизма и, в частности, для христианства.
С точки зрения христиан человеческая история — это не бесконечная последовательность циклов, а история совершенно определенного свойства. Аналогичной концепции придерживались, к примеру, также греки и римляне. В отличие от политеистов, которые искали и находили смысл иными путями, христиане сформулировали смысл жизни посредством мифического повествования о стремлении человечества к спасению. Этот миф пропитывает воображение бесчисленного количества людей, которые уверены, что уже оставили религию в прошлом. Светский стиль современного мышления обманчив. Марксистские и либеральные идеи «отчуждения» и «революции», «марша человечества» и «прогресса цивилизации» — это те же самые мифы о спасении, просто немного замаскированные.
Для некоторых атеизм — это не более чем абсолютное отсутствие интереса к концепциям и практикам религии. Однако в форме организованного движения атеизм всегда оставался суррогатной верой. Евангелистский атеизм — это вера в то, что массовый переход в безбожие способен полностью трансформировать мир. Это всего лишь фантазия. Основываясь на истории последних нескольких веков, неверующий мир точно так же склонен к жестоким конфликтам, как и верующий. Тем не менее вера в то, что без религии человеческая жизнь существенно улучшится, продолжает жить и утешать множество людей — что лишний раз подтверждается в сущности религиозным характером атеизма как движения.
Атеизму не обязательно становиться евангелическим культом. Можно найти множество мыслителей, которым удалось оставить после себя мифы о спасении. Американский журналист и иконоборец Генри Менкен (Henry Mencken) был воинствующим атеистом, он получал удовольствие, критикуя верующих. Но он делал это ради насмешки, ради критики, а не для того, чтобы обратить их в атеизм. Его не волновало, во что верят другие. Вместо того чтобы жаловаться на неизлечимую человеческую иррациональность, он предпочитал смеяться над тем зрелищем, которое она собой представляет. Если монотеизм, с точки зрения Менкена, был забавным проявлением человеческой глупости, можно предположить, что он нашел бы современный атеизм не менее занятным.
Несомненно, в новой атеистической смеси дарвинизма и воинствующего рационализма присутствует некий элемент комедии. Нет никаких способов привести модель мышления, унаследованную от Декарта и других философов-рационалистов, в соответствие с открытиями эволюционной биологии. Если вы согласны с Дарвином в том, что люди — это животные, которые эволюционировали под давлением естественного отбора, то вы не можете утверждать, что наше сознание способно привести нас к истине. Нашим главным императивом будет выживание, и любая вера, способствующая выживанию, будет выходить на первый план. Возможно, поэтому мы так стремимся искать закономерности в потоке событий. Если такой закономерности нет, то наше будущее будет зависеть от случайности, а это весьма удручающая перспектива. Вера в то, что наши жизни протекают под контролем некой сверхъестественной сущности, становится утешением, и, если эта вера помогает нам пережить все несчастья, то утверждения о ее необоснованности уже не имеют никакого значения. С точки зрения эволюции нерациональная вера — это не случайный дефект человеческого рода. Именно она сделала нас теми, кем мы стали. Зачем же в таком случае демонизировать религию?
Джонсон делает вывод, что попытки покончить с религией — это крайне безрассудный шаг. «Предположение, что эта старая сложная машина, которую мы собрали в своем эволюционном гараже, больше нам не нужна и что ее можно отправить на свалку истории, выглядит довольно поспешным, — пишет он. — Возможно, позже она нам еще понадобится». Логика аргументов Джонсона указывает в совершенно ином направлении. Если религия — это механизм эволюционной адаптации, отказ от нее не столько безрассуден, сколько попросту невозможен.
В случае с современным атеизмом ирония заключается в том, что он — преддарвиновский. Находя закономерности и смысл в хаосе событий, религии предоставляют людям то, чего не может дать наука, но чего отчаянно ищут подавляющее большинство людей. Вот почему новые атеисты превратили науку в религию — в евангелие просвещения, которое способно вывести человечество из тьмы на свет. Одержимые этой эрзац-верой, которая обладает теми же недостатками, что и традиционная религия, и при этом не предлагает никаких путей к спасению, наши воинствующие атеисты абсолютно забывают о своей собственной потребности в вере.
Нужно быть по-настоящему гениальным ученым, таким как Бор, чтобы видеть и утверждать очевидное.
Джон Грей (John Gray), New Statesman