Вы здесь

Как демографический переход меняет семью

Демографический переход, или демографическая революция, — важнейший всемирно-исторический сдвиг, начавшийся с конца XVIII века и в глобальных масштабах еще не завершившийся. Его смысл заключается в фундаментальных изменениях, которые претерпевает извечный процесс возобновления человеческих поколений.

Высокая рождаемость, рассчитанная на производство большого количества «запасных» детей при высокой смертности большинства родившихся, в XX веке потеряла всякий смысл. Более того, она стала опасной, потому что превратилась в источник небывало быстрого роста населения — демографического взрыва, к которому не было готово ни одно общество. Необходимо было восстановить нарушенное равновесие, и единственным способом сделать это, не возвращаясь к прежней высокой смертности, было снижение рождаемости. Оно началось в Европе, население которой первым ощутило плоды снижения смертности, причем и европейцам не сразу удалось вернуться к равновесию. В XIX веке Европа пережила свой демографический взрыв, одним из следствий которого стала массовая эмиграция за океан. Но одновременно в Европе — вначале во Франции, а затем и во всех остальных странах — все большее распространение получал внутрисемейный контроль рождаемости (birth control), и рождаемость довольно быстро опустилась до уровня смертности и даже ниже.    

Всемирно-исторические последствия демографического перехода, кардинально изменившего соотношение демографических масс на планете, а тем самым и глобальную геополитическую обстановку, влияние стремительного роста мирового населения на планетарные экологические процессы, включая изменения климата, — все это привлекает внимание исследователей, политиков, общественное мнение, хотя связь многих экономических, политических или экологических процессов с глубинными демографическими переменами осознается далеко не всегда. Но наряду с этими и подобными им последствиями демографического перехода на макроуровне есть не менее важные для каждого из нас последствия на микроуровне — на уровне семьи и каждого отдельного человека.

Жизнь и смерть, рождение и воспитание детей касаются всех. Тысячелетиями, до начала демографического перехода, при всех отличиях и особенностях разных культур судьба большинства людей была привязана к извечному циклу воспроизводства новой жизни, который в условиях высокой смертности в главном почти не различался у самых разных народов. Социальные институты и социальные нормы повсеместно были заточены на поддержание высокой рождаемости. Главная институциональная роль принадлежала семье, которая возникала в результате брака, открывавшего человеку законный путь к сексу и производству потомства. Брак — секс — прокреация (воспроизводство потомства) — такова была извечная цепочка, которая автоматически обеспечивала непрерывность человеческого рода. Культурные нормы, религиозные правила, общепризнанные моральные установки сохраняли прочность этой цепочки. Ни о каком своеволии, в частности свободе индивидуального прокреативного выбора, не могло быть и речи

 

 

Небывалое снижение смертности не просто открыло возможность такого выбора — оно сделало его абсолютно необходимым. Философ Фридрих Энгельс подробно говорит о том, как свобода личного выбора вторглась в сферу семейной жизни, связывает это с падением «тысячелетних рамок традиционного средневекового способа мышления» и отмечает существенное обстоятельство: «это право человека в одном отношении отличалось от всех остальных так называемых прав человека» — оно затронуло не только господствующие, но и угнетенные классы. Одного только нет у Энгельса, а именно демографических оснований перехода к свободе личного выбора, придающих ему силу категорического императива.

Между тем именно нарушение демографического баланса потребовало от людей индивидуального решения вопроса, который никогда прежде не относился к области их свободного выбора и в то же время затрагивал одну из глубинных основ семейной жизни, — вопроса о том, сколько и когда рожать детей. Ответить на этот небывалый вызов времени можно было, только разорвав традиционную цепочку «брак — секс — прокреация» и признав автономию прокреативного поведения, отделяющую его от брака и секса. Это и происходит во время демографического перехода и буквально выбивает почву из-под ног традиционной семьи.

Более ста лет назад писатель Лев Толстой, наблюдавший лишь начало переживаемых семьей перемен, проницательно писал: «…Семья эволюирует, и потому прежняя форма распадается. Отношения полов ищут новой формы, и старая форма разлагается. Какая будет новая форма, нельзя знать, хотя многое намечается. Может быть большое количество людей, держащихся целомудрия; могут быть браки временными и после рождения детей прекращаться, так что оба супруга после родов детей расходятся и остаются целомудренными; могут дети быть воспитываемы обществом. Нельзя предвидеть новые формы. Но несомненно то, что старая разлагается…»

И сейчас мы можем лишь сказать, что демографический переход требует поиска новых форм организации личной жизни человека, которые соответствовали бы новым условиям воспроизводства поколений. Эти поиски ведутся повсеместно, методом проб и ошибок, они не завершены, а во многих странах даже еще не начались. Не думаю, что классическая семья с ее неизменным ядром — родителями и детьми — исчезнет, но в том, что она будет мало похожа на традиционную крестьянскую семью, можно не сомневаться.

Анатолий Вишневский